Чума

нами их родного города. К примеру, он бы охотно объяснил им, конечно ес-

ли бы мог, что вовсе это не так уж страшно. "Нет, вы только их послушай-

те, - говорил он мне, - после чумы я, мол, то-то и то-то сделаю... Сиде-

ли бы спокойно, не отравляли бы себе жизнь. Своей выгоды не понимают.

Вот я, разве я говорил: "После ареста сделаю то-то и то-то"? Арест - это

самое начало, а не конец. Зато чума... Хотите знать мое мнение? Они нес-

частливы потому, что не умеют плыть по течению. Я-то знаю, что говорю".

И в самой деле, он знает, - добавлял Тарру. - Он совершенно правильно

оценивает противоречия, раздирающие наших оранцев, которые ощущают глу-

бочайшую потребность в человеческом тепле, сближающем людей, и в то же

самое время не могут довериться этому чувству из-за недоверия, отдаляю-

щего их друг от друга. Слишком нам хорошо известно, что не следует че-

ресчур полагаться на соседа, который, того гляди, наградит вас чумой,

воспользуется минутой вашей доверчивости и заразит вас. Если проводить

время так, как проводил его Коттар, то есть видеть потенциальных осведо-

мителей во всех тех людях, общества которых ты сам добивался, то можно

понять это состояние. Нельзя не сочувствовать людям, живущим мыслью, что

чума не сегодня завтра положит руку тебе на плечо и что, может, как раз

в эту самую минуту она готовится к прыжку, а ты вот радуешься, что пока

еще цел и невредим. В той мере, в какой это возможно, он чувствует себя

вполне уютненько среди всеобщего ужаса. Но так как все это он пере-

чувствовал задолго до нас, думаю, он не способен в полной мере осознать

вместе с нами всю жестокость этой неуверенности. Короче, в обществе всех

нас, пока еще не умерших от чумы, он прекрасно ощущает, что его свобода

и жизнь ежедневно находятся накануне гибели. Но коль скоро он сам прошел

через это состояние ужаса, он считает вполне естественным, чтобы и дру-

гие тоже узнали его. Или, точнее, если бы он был один в таком положении,

переносить это состояние ужаса ему было бы куда мучительнее. Тут он, ко-

нечно, не прав, и понять его труднее, чем прочих. Но именно в этом пунк-

те он больше, чем прочие, заслуживает труда быть понятым".

Записи Тарру оканчиваются рассказом, ярко иллюстрирующим это особое

умонастроение, которое возникало одновременно и у Коттара, и у зачумлен-

ных. Рассказ этот в какой-то мере воссоздает тяжкую атмосферу этого пе-