|
— Wir vertreten die Allierten Sicher heitsdienst. Kann ich Ihren Namen wissen?[1] Тем временем, вероятно, от звука родного языка аббат пришёл в себя и слабым голосом произнёс: — Это моя племянница Елена Спарроу. Откровенно говоря, я всегда представлял себе немок несколько иначе. Чёрные волосы, резко очерченные черты лица, ястребиный, весьма внушительный нос, тонкие, как у аббата, губы, выступающий вперёд подбородок, как у Клиффорда Тресси — всё это выдавало недюжинную волю и ум, но совсем не соответствовало стандартам, установленным в третьем рейхе. С таким носом легко можно было угодить в какое-нибудь милое местечко вроде Дахау. Вероятно, у неё были все основания уехать в Италию и провести войну в стенах монастыря, где её дядя был настоятелем. Холодно кивнув, Елена повторила свой вопрос на этот раз по-английски с сумасшедшим акцентом: — Что здесь происходит? — Я арестован, — простонал аббат, — по обвинению в убийстве американских военнопленных. На этот раз лишилась языка его племянница, с ужасом посмотрев на нас своими большими карими глазами. — Аббат весьма точно передал вам обстановку, — сухо заметил Джордж. — Но это чушь! — воскликнула Елена. — Какое отношение может иметь аббат Спарроу к военнопленным? — Очень сожалею, мадам, — сказал я, — но у нас есть доказательства. Если аббат невиновен, ему нечего беспокоиться. Но боюсь, что ему будет трудно это доказать. Елена Спарроу, видимо, ещё не могла понять, во сне это происходит или наяву. — Но это... — начала она, — это клевета. Я могу подтвердить, что это ложь. Мой дядя... — Показания близких родственников не принимаются во внимание судом, — Джордж был холоден, как организованная благотворительность. — И вы уведёте аббата с собой? — побледнела она. Я кивнул. — Но это просто невозможно! — вновь закричала она. — Он болен и не перенесёт заключения. — Тем хуже для него, — я пожал плечами. — Но ведь существуют какие-то правила, — продолжала она, волнуясь всё больше. — До суда обвиняемого оставляют под залог... или... — Она прижала ладони к вискам. — Как это можно?.. Без адвоката... так неожиданно... Я бежала от таких порядков у себя на родине. А вы, кричащие на весь мир о демократии... вы... — Никакие правила и законы не распространяются на военных преступников, — прервал её я. — И кроме того... — Мак, — обратился ко мне Джордж, — может быть, учитывая преклонный возраст аббата, можно для него что-нибудь сделать? Не обязательно вести его в тюрьму. Я поморщился. — Что вы предлагаете, Джордж? — Оставить его здесь, так сказать, под домашним арестом. — 50 —
|