В центре чертовщины

В огне страшного мирового пожара я мог бы и забыть о наших довоенных делах с покойным Паркером, если бы эти дела сами не напомнили о себе, явно подтверждая слова моего покойного дружка: тот, кто уцелеет в лабиринте, окажется в центре чертовщины.

Я хочу рассказать здесь всего о нескольких случаях, хотя их было гораздо больше...

ВСТУПЛЕНИЕ

Страшный, душераздирающий крик — крик боли и отчаяния перед лицом неизбежного конца — пронёсся над галереей. Мы вздрогнули.

— Что это значит? — спросил я.

Аббат Спарроу улыбнулся.

— Это продолжается уже четыреста лет. Когда-то здесь, в подвалах монастыря, Цезарь Борджиа пытал своих узников. Это кричат их души.

Джордж явно не был удовлетворён этим объяснением.

— Неужели за четыреста лет никто серьёзно не пытался разобраться в этом?

Аббат пожал плечами.

— Пытались, конечно. Есть несколько весьма интересных гипотез. Но ни одна ничего не объясняет толком. К этому можно привыкнуть, — добавил он и посмотрел на меня. — Я всё-таки, господа, не понимаю, чем я обязан вашему визиту.

— У нас к вам несколько вопросов, мистер Спарроу.

Я почувствовал сильное желание закурить, но на территории монастыря курить запрещалось, как будто это было бензохранилище. Тонкие губы аббата растянулись в язвительную усмешку.

— С сорок четвёртого года я давал показания уже примерно десяти комиссиям.

— Ничего с вами не случится, — усмехнулся Джордж, — если вы дадите их в одиннадцатый раз.

— Кроме того, — добавил я, — мы вовсе не комиссия, аббат. И поэтому...

Я замолчал, чтобы не наговорить лишнего. Это бывает всегда, когда я хочу курить.

— И поэтому? — переспросил Спарроу весьма холодно.

— И поэтому, — я засунул руки поглубже в карманы плаща, — мы не будем с вами церемониться, как это делали комиссии, назначенные генералом Кларком.

— Закурите, — усмехнулся аббат, — вы не католики, для вас можно сделать исключение.

Он уже выяснил наше вероисповедание и был весьма шокирован, узнав, что Джордж буддист.

— Я вас слушаю, господа.

Было видно, что ему не терпится выставить нас за дверь.

— Мне кажется, — сказал Джордж, — что эта галерея, как бы прекрасна она ни была, не совсем подходит для нашей беседы.

— Я уже объяснял, — поморщился Спарроу, — что в день мощей Святого Августина лица, не принадлежащие к римско-католической церкви, не могут быть допущены...

— Перестаньте паясничать, аббат, — не выдержал я. — Или вы предпочитаете давать показания в нашей комендатуре в Неаполе?

Очевидно, это его не устраивало. Пробормотав что-то насчёт изысканности нашего поведения, Спарроу направился в свой кабинет. Мы следовали за ним по сводчатым коридорам, увешанным картинами благочестивого содержания. Встречные монахи почтительно кланялись аббату, а при виде нас осеняли себя знамением, испуганно уступая дорогу. Казалось, что последние годы их ничему не научили.