|
Подлинным грехом и непростительной слабостью Понтия Пилата является не страх. Страх – это состояние, трусость – свойство личности. Достойный человек тоже может испугаться и страх может временно парализовать его волю, но это не та жалкая трусость, которую и Иешуа, и сам прокуратор считают главным человеческим пороком. Этим пороком является мелочный трусливый расчет, тот самый о котором сказано «Но помилуйте меня, философ! Неужели Вы при Вашем уме, допускаете мысль, что из‑за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи». И прокуратор отыгрывается за ощущение собственной слабости и за этот трусливый расчет на ничтожном предателе Иуде, отдавая тайный приказ его убить. В сущности, он такая же марионетка сил зла, как литераторы из Моссолита… Но ведь и Иешуа действует не по собственному осознанному и ответственному выбору. Иешуа из романа Мастера и рассказа Воланда – не исполнитель великой миссии, приносящий себя в жертву ради спасения человечества. Да, он идеалист, чувствительный к переживаниям других людей и способный улавливать нюансы этих переживаний. И он целитель – именно благодаря этой чувствительности. Но в социальных отношениях он наивен, как ребенок. Когда он говорит «Злых людей нет на свете» – это только проекция его собственного внутреннего света на других людей, на всех людей, включая Иуду и Крысобоя, и этот внутренний свет не может заслонить даже тень, отбрасываемая всем его собственным прошлым тяжким опытом. Парадоксальным образом слабость Иешуа заключается в его силе, в этом мощном внутреннем свете, который он приписывает другим («Иуда – добрый человек»; «Если бы с ним поговорить (с Крысобоем) я уверен, что он резко изменился бы»; «Злых людей нет на свете»). Из‑за этой наивности Иешуа обнаруживает неспособность понять логическую, причинно‑следственную связь событий. Он рассказывает Понтию Пилату, как он поделился с Иудой своими прогнозами и надеждами на девальвацию власти, и никак не связывает свои высказывания с тем, что сразу после этого в комнату вбежали какие‑то люди, связали его и повели в тюрьму. Да, он интуитивен «У меня есть предчувствие, что с ним (Иудой) случится несчастье, и мне его жаль», но он не видит, что несчастье с Иудой уже давно случилось – когда он стал таким, каков он есть. Провозглашая царство истины, которое настанет, Иешуа не осознает его несовместимость с нынешним царством Римского императора и его прокуратора, ибо «все люди добрые» уже сейчас. И в отличии от своего библейского тезки (прототипа) он отнюдь не готов взойти ради наступления этого царства на крест. Он не видит реальности, и именно поэтому от него не требуется больших душевных усилий, чтобы вести себя независимо. Но к сопротивлению злу он не готов, в отличие от того, кто заранее знает, что его предадут, но не отступает от своего выбора («Прежде, чем трижды прокричит петух, один из вас предаст меня»). А Иешуа, почувствовав опасность, говорит «А ты бы меня отпустил, игемон, мне кажется меня хотят убить». Он просит, а ведь сказано: «Никогда и ничего не просите, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат, и сами все дадут». Это Воландовский закон личностного достоинства. — 37 —
|