|
Расположенный сразу за стеной, музей Феликса Нуссбаума резко контрастен этой атмосфере. Это гигантский бетонный безглазый ящер, чьи внутренности состоят из непропорционально высоких полостей (их трудно назвать музейными залами), стиснутых чуть ли не обрушивающимися на зрителя стенами тускло‑металлического цвета. Они кажутся голыми, несмотря на развешанные картины. Массивные двери из одной сдавленной полости в другую с таким трудом поддаются человеческому усилию, что каждый раз закрадывается страх быть замурованным. Больше всего эти пространства похожи на тюремные камеры или коридоры, ведущие к газовой печи. А между тем картины в первых залах совсем не соответствуют этому ощущению предсмертной напряженности – разве что своей безнадежной холодной отчужденностью, но об этом догадываешься только потом. Пейзажи и жанровые сценки написаны в добросовестно усвоенной конструктивистской манере и оставляют равнодушными. Как и от большинства произведений, созданных в этом жанре, от ранних картин Нуссбаума остается впечатление отстраненности художника от модели и игры в мертвые слепки реальности, чем‑то похожую на игру Кая льдышками в андерсоновской сказке о снежной королеве. Аннотация на стене рассказывает, что молодой человек, выросший в благополучной буржуазной семье асиммилированных немецких евреев, рано увлекся живописью, с полного одобрения отца, который и сам писал любительские картины, отдыхая от коммерческой деятельности. Тут же – портрет отца художника, элегантного щеголя с тонким, слегка надменным и ироничным лицом, в котором не очевидно еврейство, но очень подчеркнута европейская холодноватая светскость. Молодой художник на автопортретах того времени выглядит твердым и уверенным в себе – или играющим в твердость и уверенность… Есть как бы готовность к примериванию различных масок, заменяющих внутреннюю жизнь внешней. (Чуть позже и впрямь появляется несколько автопортретов‑клоунских масок). Впечатление, что художник и сам к себе относится как к модели – несколько отстраненно. Есть несколько картин с сюжетами еврейской жизни, но без отождествления с ней. На одной из картин видно, что молодой еврей (прообраз автора) чувствует себя в синагоге отделенным от всего, что определяет еврейство, и держится напряженно, как если бы его пребывание там в традиционном облачении было навязанным и противоестественным, а старый еврей выглядит по контрасту с ним в том же облачении естественным и расслабленным в своей задумчивой ироничности. И обряд еврейских похорон на картине Нуссбаума изображен с той же отстраненностью, с тем же подчеркиванием экзотичности и даже некоторой карикатурности происходящего, чему вполне способствует разъединяющий все предметы и явления и умерщвляющий их стиль конструктивизма. — 40 —
|