Триумф бессознательного. Сборник эссе

«Как я счастлива – говорит Маргарита Мастеру – что вступила с ним в сделку. Придется вам, мой милый, жить с ведьмой».

«Я ничего и не боюсь, Марго – вдруг ответил ей Мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был. Когда сочинял то, что никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было»

Но почему же в конце романа этот полет обрывается, и чуткий читатель чувствует усталость и опустошенность – и Мастера, и автора? Почему в центре внимания опять оказываются Иешуа и Понтий Пилат? И почему Мастер (а с ним вместе и его Маргарита) не удостаиваются Света, а получают лишь Покой? Только потому, что Мастер устал, отступил от своего призвания, отказался от риска творчества – в пользу Покоя, от которого веет смертью. Рукописи не горят, но вдохновение того, кто творит, может перегореть, и сохранившиеся страницы написанного не спасают от чувства опустошенности и ноющей тоски, от которой может защитить только Покой.

Нет, ничто не позабыто,

Все проходят ту же школу.

Все равно для Маргариты –

Мефистофель или Воланд.

Слишком был серьезен Гете,

Фауст над вечностью не властен.

Но приходит – пот от пота,

Плоть от плоти – новый мастер.

Всяк своей дождется платы

Даже те, о ком не знаем:

От Иуды и Пилата

До погибших под трамваем.

Только Вы, когда творите,

Ощутить могли бы право,

Чтобы Вам и Маргарите

Послужил на славу дьявол.

Феликс Нуссбаум как явление и символ

Здание музея Феликса Нуссбаума, в соответствии с замыслами архитектора, совершенно выпадает из архитектурного ансамбля маленького университетского городка Оснабрюк. Старый его центр, рядом с которым находится музей, чем‑то напоминает городок в табакерке: на его причудливо пересекающихся, но отнюдь не тесных улочках, сплошь уставленных двух‑трехэтажными изящными старинными постройками с веселой игрушечной лепкой, царит праздничное спокойствие ленивой умиротворенности, лишь по выходным сменяющееся не суетным, но праздничным оживлением. Утки медленно и торжественно плывут по почти неподвижной реке, вдоль которой тянутся тихие тенистые аллеи, очень узкие, но благодаря густоте нависающих деревьев производящие впечатление широких. Еще больше усиливает впечатление игрушечности почти непрерывный звон колоколов многочисленных старинных церквей и сохранившаяся местами городская стена, увитая плющом.