|
В то же время мне кажется, что автор и сам хотел бы опереться на нечто действительно надежное. Он знает, что это не те истины, которые опровергаются парадоксами сэра Генри, да и сами парадоксы только опровергают банальные истины, а не замещают их. Парадоксы расшатывают основы, но мне не кажется, что Уайльд, который согласен с ними, готов в то же время жить в мире сэра Генри. Он хотел бы совместить скептицизм трезвости с вдохновением и приходит в отчаянье от того, что они не совместимы, ибо если сэр Генри прав (а его трудно опровергнуть), то из жизни уходит самое главное – вместе с жизнями тех, кто достоин любви. Те человеческие истины, которые сэр Генри отвергает как примитивные, берут реванш в переживаниях Дориана Грея. Оказывается, душа все‑таки существует… Уайльд верит в истинность своих парадоксов – и не хочет в них верить, ибо они разрушают жизнь, вместо того, чтобы обогатить ее. Он ничего не может сделать с этим противоречием. Ведь в жизни, наполненной простыми и ясными чувствами, тоже есть истина. Уайльд не может решить, принимает ли он или отвергает цинизм сэра Генри и эгоцентризм его ученика Дориана Грея, но его попытка подняться над этой альтернативой банальности жизни не удается – ему самому нужно какое‑то определенное решение. Неожиданно для самого себя он обнаруживает, что вообще‑то он относится к поиску истины вполне серьезно – и вот он не может сделать выбор между двумя прямо противоположными позициями. Не может быть одновременного принятия парадоксов, отрицающих душу, и неприятия убиения самой души… И Уайльд остается в состоянии мучительного раздвоения. Он ищет определенного ответа на вопрос, который такого ответа не предусматривает. Не в этом ли корень ощущения трагичности при чтении романа? Есть старый анекдот. Два спорящих приходят к признанному авторитету, чтобы он решил, кто из них прав. Один из них излагает свою позицию, и выбранный ими в судьи говорит «Ты прав, сын мой». Затем излагает свою точку зрения другой и получает тот же ответ. Тогда собственный сын судящего спрашивает отца: «Как это может быть, чтобы оба были правы – они же высказывают противоположные точки зрения?» Отец отвечает: «И ты прав, сын мой». – «А кто же не прав?» – спрашивает сын. И тут отец проявляет подлинную мудрость: «Неправ тот, кто назначил меня судьей» – то есть сами спорящие, оба! — 33 —
|