Я вернулся домой, изучив гораздо больше советскую реальность, чем советскую психологию, но я также вернулся с огромным восхищением от Александра Романовича и с благодарностью ему за те колоссальные усилия, которые он приложил, чтобы наше пребывание было и продуктивным и гуманным. Мое понимание советской психологии росло очень медленно до своего нынешнего состояния. После возвращения из Москвы, я начал редактировать статьи в сборнике "Советская Психология" (1959). Эта задача возникла по инициативе Александра Романовича. В итоге книга оказалась разбавленной моими комментариями версии советского оригинала. Вскоре я стал редактором переводного журнала "Советская Психология" - работа, которую я выполняю последние 29 лет. Вы можете подумать, что такая работа обеспечила мне хорошее понимание принципов советской психологии. Ничего подобного! Я пытался как мог понять дебаты, с которыми я ознакомился в советских журналах. Но это оказалось сложным. Они казались битвами местного значения в дебрях идеологического дискурса. Я не понимал их смысл. Событие, с которого началось мое серьезное увлечение идеями Лу-рия, произошло, когда меня послали в Африку исследовать трудности в изучении математики, возникающие у деревенских детей Либерии. Согласно тем общим методологическим представлениям, на которых я был воспитан, я был сосоредоточен на создании методологии, которая могла бы сделать кросс-культурную психологию респектабельной дисциплиной, основанной на прочных научных принципах. Я приступил к кросс-культурным исследованиям в сугубо софистичекой манере, просто предположив, что люди развивают высокоспециальные навыки только в тех областях, которые требуются жизнью. Впоследствии я усвоил междисциплинарную методологию, которая направлена на выделение из повседневного опыта практических ситуаций, связанных с математикой, и нахождение их места в культуре данной группы. Прикладная цель этой работы заключалась в уточнении наших данных о специальных знаниях. Это направление вело нас к явному противоречию. Из анализа баллов тестов в кросс- культурных экспериментах казалось доказанным, что "примитивные народы думают как дети". Но эти данные находились в противоречии с моим личным опытом, как и опытом других коллег-этнографов, основанном на ежедневном взаимодействии с людьми, которые были нашими испытуемыми. Большая легкость, с которой им удавалось перехитрить меня, резко контрастировала с их "детским поведением" в моих экспериментах. Вдобавок, мои коллеги и я обнаружили, что когда мы изменяем экспериментальную процедуру, ответы людей тоже меняются. Мы повторно продемонстрировали, что то, что другие считали универсальными культурными достижениями, на самом деле имело отношение к искажению реальности в экспериментальных процедурах. Это был тот парадокс, который вернул меня к Александру Лурия и, через него, ко Льву Выготскому и Алексею Леонтьеву. Я открыл одно современное проявление "кризиса в психологии", но в то время я этого не знал. — 36 —
|