Интеллектуалы сыграли немаловажную роль и в истории японского общества, в формировании японской национальной культуры. Известно, что они способствовали объединению Японии и образованию централизованного государства. В свое время сегун Иэясу как-то признался Хонда Масанобу: «Когда я был молод, то слишком много времени занимался военным делом, на учебу же времени не оставалось, и вот поэтому на старости лет я довольно невежественен» (118а, 44). Иэясу был неэмоциональным человеком, поэтому не интересовался особенно поэзией; когда ему приходилось, согласно традиции, участвовать в поэтических соревнованиях, то стихи за него обычно писал кто-либо из ученых. Однако он страстно интересовался историей и литературой практического или информативного характера. Его особенно интересовали проблемы, связанные с управлением социальными процессами. Это объясняет, почему Иэясу внимательно следил за диспутами интеллектуалов, принадлежащих к различным религиозно-философским школам, но не принимал чью-либо сторону, стремясь использовать все ценное, рождавшееся в этих спорах. «Он обожал литературные дискуссии, - пишет К. Кирквуд, - равно как и споры о буддийской философии, и рассказывают, что одним из его излюбленных развлечений было собирать вместе несколько образованных священников и устраивать между ними споры. Эти дискуссии затягивались надолго, ибо об одной из них сообщается, что она продолжалась с восьми вечера до двух часов ночи. Для самих участников они были довольно выгодны; в одном случае мы узнаем о подарках в 100 коку риса, а в другом - в 100 серебряных монет, не говоря уже о платьях, которыми одаривали их после окончания спора» (118а, 45). Присутствуя на спорах интеллектуалов, принадлежащих к буддийским и конфуцианским школам, сегун заимствовал у них, все, что могло пригодиться для управления страной. В результате он отдал предпочтение конфуцианству, учению школы Тэйсю, которое стало официальной идеологией токугавского сегуната. В XVII столетии конфуцианство, получив статус государственной светской философии, стало играть роль стимулятора в таких сферах державной жизни, как воспитание и политическая философия. Первые конфуцианцы и их покровители были в определенном смысле творцами нового мира, для которого стало необходимым новое мировоззрение. Позитивистские позиции таких правителей, как Хидаёси и Иэясу, обусловлены были теми обстоятельствами, что они отдавали себе отчет в значимости сознания в «делании» своей судьбы. Согласно их представлениям, разделяемым современниками, можно управлять социальным миром. В значительной мере именно эта позиция явилась стимулом для интеллектуальной борьбы с буддийской религией и ее мистическим отношением к жизни. Как кратко выразился Ямамато Банто: «Не существует ни ада, ни неба, ни души, есть только человек и материальный мир.» (330, 153). — 237 —
|