История нравов России. Восток или Запад?

Неудивительно, что в Византии высоко ценилось знание, которое является «продуктом» духовного производства и но­сителем которого выступают интеллектуалы (интеллигенты). Ведь знание необходимо было и императорам, и чиновни­кам, и всем остальным подданным империи; его же можно было приобрести в процессе образования. В условиях пра­вославной византийской цивилизации знание рассматрива­лось как средство обоснования религиозных догм, достижения истины, познания божества и морального самосовершен­ствования христиан. Существенно было и то, что знание ис­пользовалось для разоблачения ересей и борьбы с ними, для ч выявления всего полезного у языческих авторов, чтобы пос­тавить его на службу христианству.

Ценность знания и образования следовала из чисто прак­тических потребностей функционирования громадной дер­жавы. «Византийская империя была централизованным го­сударством. Во главе его стояло правительство, которое, по образному выражению, было «правительством писцов». Круг вопросов, которые находились в его ведении, был чрезвы­чайно широк. Оно осуществляло правосудие, распоряжалось финансами, занималось дипломатией и многими другими видами деятельности. Огромный бюрократический аппарат нуждался в хорошо обученных чиновниках, которые легко бы справлялись с возложенными на них довольно обширны­ми и разнообразными обязанностями» (142, 375). Вполне понятна значимость интеллектуалов в функционировании византийской империи, где многие императоры, в том числе и Анна Комнина, были образованными.

Византийские интеллектуалы нередко образовывали круж­ки, где обсуждались в основном «ученые» вопросы. Так, из­вестен в первые годы царствования Константина IX кружок интеллектуалов, образовавшийся вокруг весьма просвещен­ного и образованного «первого царского министра» Констан­тина Лихуда. В него входили знаменитый историограф Ми­хаил Пселл, писатель Иоанн Мавропод, будущий констан­тинопольский патриарх Иоанн Ксилифин. «Преданность на­укам и своеобразная ученая дружба возвышали этих сравни­тельно молодых людей над окружающим их «морем неве­жества», составляли предмет их гордости и создавали ощу­щение избранничества» (157, 201). Из них Михаил Пселл претендовал как философ на роль государственного деяте­ля, считая взаимообусловленными и едиными ученую и го­сударственную деятельности. Между участниками этого круж­ка интеллектуалов существовала, в силу общности их лите­ратурных и научных интересов, утонченная интеллектуаль­ная дружба. Для нравов византийских интеллектуалов ха­рактерен примат «дружбы», личные связи и обусловленные ими услуги значили гораздо больше, чем строгое исполнение долга. Михаил Пселл склонен был решать все в пользу «дружбы»: «Ты не допускай злоупотреблений, глядя на них, а просто не замечай их, ты должен смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать» (142, 593).