|
Думаю, последнюю фразу — о том, что Петр Александрович Такие люди, как он, не меняют своих убеждений, не перестраиваются на старости лет. Судя по всем его философским трудам, он был настроен консервативно, и в письмах царю меж строк явно проскальзывают упреки венценосцу за отсутствие твердости и необходимой жесткости в борьбе с «левыми». Мама справедливо замечает, что ее отец был сторонником абсолютной монархии. Так, по-моему, истинная монархия может быть лишь абсолютной. И в России дела шли хорошо, пока все не погубили многопартийная дума и конституция. Но и прежде: когда монарх становился либеральным, в него же начинали стрелять, как в несчастного Александра II. И при нем появилось революционное разночинство, которое низвергало гениального Пушкина и молилось на бездарный роман Чернышевского. А потом пошли террористы, спешившие поскорее угробить царя-освободителя, опасаясь, что он новыми указами совсем выбьет почву у них из-под ног. И угробили... Александр III — вот тип правителя, нужный России. Он был наречен народом миротворцем, но Европа трепетала при его имени. ПЕРЕД РАЗЪЯРЕННОЙ ТОЛПОЙ «Как много пережито за эти годы! Из девочки, гулявшей по Летнему саду с мадемуазелью, я стала самостоятельным человеком, выполняющим серьезные поручения. Когда мама отрывалась от приема больных, она поручала мне аптеку, то есть выдавать лекарства по повторным рецептам: записать, какие лекарства следует приготовить и какие больные придут повторно для беседы. Но все это было позднее... Ближе к осени 1917 года на Поклонную прибыл комиссар Временного правительства с охраной. Разговор с отцом был недолог — отец попросту выставил пришельцев. Очевидно, комиссар не имел полномочий на арест его, но отношения с Временным правительством были испорчены. Бадмаева сопричислили к группе неугодных и неудобных лиц и решили выслать из России. Мать ехала с ним и колебалась, брать меня или оставить с Кулюшей. Она решила спросить меня, оставив за мной последнее слово. Несмотря на сильную привязанность к Кулюше, моей второй матери, я все-таки попросила маму взять меня с собой. После Долгих и горьких слез меня буквально оторвали от Кулюши и повезли на вокзал. Шел дождь, было холодно. Я продолжала тихонько плакать, прижимая к себе любимую куклу Лизу. На платформе Финляндского вокзала стоял состав. Нас посадили в последний вагон. У дверей встал караул. Мы устроились в одном из купе. Я стала бегать по коридору, присматриваться к спутникам. Как выяснилось, в нашем вагоне ехали Вырубова, Эльвенгрен, Глинка-Янчевский, Манасевич-Мануйлов. — 50 —
|