Доктор Бадмаев. Тибетская медицина, царский двор, советская власть

К этому грозному времени относится знакомство нашей семьи с большевиками Марией Тимофеевной и ее мужем Иваном Дмитрие­вичем Ивановыми. Началось оно так. К отцу на машине приехал Иванов и сопровождающая его охрана. Отца попросили поехать осмотреть больную туберкулезом. Петра Александровича преду­предили, что больная — председатель ревтрибунала и известная деятельница революции. На это П. А. ответил: «Мне все равно, кто больная, едем, раз моя помощь вам потребовалась». Как всегда, с отцом поехала мама. Отец осмотрел больную, сказал: «Скоро будете на своих ногах»,— оставил ей лекарство и уехал.

Как потом лично мне в 30-е годы рассказывала Мария Тимо­феевна, в революцию окружавшие ее товарищи по работе и друзья не советовали ей пить «неизвестные лекарства», опасаясь отравле­ния, но Мария Тимофеевна, видно, хорошо разбиралась в людях. Она угадала в П. А. порядочного человека, к тому же достаточно смелого, ибо в случае неуспешного лечения всю вину свалили бы на отца.

Через две недели Мария Тимофеевна была на ногах, а вскоре приступила к работе. Она ответила добром на добро и способство­вала освобождению отца в 1920 году. После его смерти продол­жала периодически лечиться у матери, сохранив до конца дней своих чудесное, редкое отношение ко мне.

В 20-е годы Ивановы переселились в Москву. Бывая в Москве, мама останавливалась в их квартире на улице Грановского. В 1938 году они переехали на Суворовский бульвар. В 1940 году мама возвращалась из лагеря в Каракалпакии... Помню, я встре­тила маму и привезла к Ивановым. Мария Тимофеевна вышла на­встречу, раскрыла объятия. «Наконец-то, дорогая Елизавета Федоровна!.. Я знала, что все уляжется...»

Их дружба, постоянная переписка продолжались до конца жизни моей матери. «Аида, помните, что у вас есть вторая мать и второй дом»,— писала мне Мария Тимофеевна, узнав о смерти моей матери. Такие слова остаются на всю жизнь».

Я тоже помню чету Ивановых. В 30-е годы мама брала меня с собой в Москву, и я помню огромную, в десяток комнат, квартиру на улице Грановского. В этой квартире, кроме Ивановых, жил Отто Юльевич Шмидт с семьей, а также его сестра Нора Юльевна, которая очень дружила с моей матерью. После челюскинской эпо­пеи Шмидт был знаменит, и я, мальчиком, сторожил в коридоре, чтоб увидеть большого человека с бородой. Ивановы встречали пас очень тепло. За столом парила хозяйка, а муж, Иван Дмитрие­вич, сидел и слушал, наклонив голову; в те времена он был крас­ным директором какого-то крупного завода.