ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
II
Задавшись смутной целью отыскать идеальную
формулу живописи, я написал первую статью под назва-
нием «Адам в раю». Сам не вполне понимаю, почему
назвал ее именно так; к концу я совершенно потерялся
в сумрачных дебрях искусства, где могут видеть ясно
лишь слепцы, подобные Гомеру. В смятении вспомнил
я об одном своем старинном немецком друге—профес-
соре философии докторе Вульпиусе. Я вспоминал о том,
как не раз беседовали мы с этим метафизиком и тонким
знатоком об искусстве; вечерами мы подолгу бродили
по лейпцигскому зоологическому саду—сумрачному,
заросшему высокими деревьями, с темно-зеленой, почти
черной травой на газонах. Время от времени орлы
нарушали тишину зычным, имперским клекотом; протя-
жно мычал канадский олень «вапити», тоскуя по холод-
ным просторам тундры, и чета уток то и дело выписыва-
ла над водой затейливые петли, скандализуя честную
животную публику своими сладострастными забавами.
Глубокомысленно и неспешно текли часы; доктор
Вульпиус говорил исключительно об эстетике, делился
планами о поездке в Испанию. По его мнению, эстети-
ка должна окончательно сложиться именно в нашей
стране. Современная наука имеет итало-французские
корни; немцы создали этику, обретя себя в морали
и теологии, за неимением прочего; англичане нашли
себя в политике. Так рассуждал он на эти и прочие
ученые темы, в то время как служитель зоопарка
с удручающей медлительностью тер слону его мозо-
листый лоб. Слон выглядел мыслителем.
Я попросил своего друга написать что-нибудь в за-
щиту названия моей первой статьи. То, что он прислал,
слишком пространно и учено, или, как мы говорим,
когда что-либо не вызывает у нас даже поверхностного
интереса, слишком глубокомысленно. Тем не менее,
если читателя волнуют проблемы искусства, пусть хоть
немного поразмыслит над тем, что написано далее.
III
Приверженцы искусства обычно недолюбливают
эстетику. Этот феномен легко поддается объяснению.
Эстетика старается приручить и оседлать крутонраво-
64
АДАМ В РАЮ
го Пегаса; она стремится уловить сетью определений
неистощимую, многоцветную суть художественности.
Эстетика—это квадратура круга, а следовательно, за-
нятие довольно унылое.
Прекрасное нельзя сковать рамками концепции,
оно текуче, оно найдет щель и улетучится, как те
низшие духи, за которыми тщетно охотился какой-
нибудь чернокнижник, чтобы навсегда заключить их
в свои пузатые реторты. Бывает, не успеваем мы с тру-
дом запереть чемодан, как выясняется, что что-то за-
быто, и приходится снова отпирать и снова запирать
его—и так до бесконечности. То же и в эстетике, с той
лишь разницей, что забывают всегда самое главное.
— 50 —