|
Изменяя конечную цель литературного труда, изме-
нили и его первопричину, и наоборот. Стали писать,
чтобы заработать, зарабатывали тем больше, чем боль-
шее число сограждан читало написанное. Сочинитель
достигал этого, льстя большинству читателей, «служа
им идеалом», как сказал бы Унамуно, для них привлека-
тельным; но ведь и сам писатель был создан публикой.
И служение литературе стало необременительным, об-
щедоступным. Нет уж теперь людей, которые, садясь
писать, украшали бы обшлага рукавов кружевами, как
по слухам, делал Бюффон. Высокий стиль умер. Кто
мог по четверть часа размышлять над тем, куда поме-
стить прилагательное — поставить ли его перед сущест-
вительным или позади него? Флобер и Стендаль;
один — человек богатый и одержимый, другой гор-
дец, писатель, не понятый современниками.
«Вся литература прошлого века,-- утверждает Реми де
Гурмон,— великолепно отвечает тенденциям, естествен-
ным для демократической цивилизации; ни Шатобриан,
ни Виктор Гюго не смогли преодолеть закон, по которому
стадо бросается на зеленеющий, покрытый травой луг
и оставляет после себя лишь голую землю и пыль. Очень
скоро стало ясно, что украшать ландшафты, предназна-
ченные для народных опустошений, бесполезно, и появи-
лась литература, в которой отсутствует стиль, подобная
широким вытоптанным дорогам, вдоль которых нет ни
травинки, нет тени, нет журчащих источников» 10
Конечно, я не стану утверждать походя на этих
страницах, что «bello estilo»11 воистину мертв, и не
53
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
стану оплакивать его царственный труп. Это предмет
для долгого исследования, и, чтобы его обсуждать,
нужно предварительно уточнить и очистить от лишних
наслоений значение и понимание кое-каких терминов,
на которые налипло много пустых идей.
Но вернусь к сеньору Валье-Инклану.
Демократизму не удалось приблизить к нам душу
сеньора Валъе-Инклана, отставшую на несколько ве-
ков. Глухой—по крайней мере по сей день!—к шуму
нынешней жизни, он все еще обожает фамильные гер-
бы, воскрешающие в памяти дворянские легенды
и смелых людей, выходивших в одиночку навстречу
многочисленным врагам и, как Игнатий Лойола, об-
ращавших в бегство сотни солдат 12 и презиравших
простолюдинов и законы; сеньор Валье-Инклан хра-
нит в памяти ослепительные воспоминания о роскош-
ных, блестящих нарядах, о вошедших в историю дра-
гоценностях, о героических поступках, о длинных звуч-
ных именах, которые сами по себе подобны
хроникам,—воспоминания о тщеславных, многочис-
ленных и запылившихся предметах реквизита старой
аристократии. И все эти нагромождения кастовых
чувств и гордых иллюзий отражаются в его стиле
и придают благородство почерку певца декаданса.
— 42 —
|