|
© Перевод Н. П. Снетковой, 1991 г.
49
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
приправить галантной извращенностью свои чудовищ-
ные повествования. Но автор книги ни в чем не похо-
дит на эти великолепные экземпляры человеческого
рода: он тощий, невообразимо тощий, с длинной боро-
дой таинственно иссиня-черного, даже лиловатого от-
тенка, над которой поблескивают стекла замечатель-
ного пенсне в черепаховой оправе.
Дон Рамон дель Валье-Инклан особенно любит
изображать предметы более всего противные той мо-
рали, что преграждает путь дерзкой отваге и насквозь
пропитала людские сердца, скучной английской мора-
ли, возможно немного сентиментальной, но полезной
для повседневного обихода и спокойствия в государст-
ве. В «Летней сонате» маркиз Брадомин, этот Дон-
Жуан, «католик, некрасивый и сентиментальный»,
предается любви с креолкой, у которой прекрасные
глаза и тайный грех, «великолепный грех античных
трагедий». Стремительно, словно промчавшийся на
горизонте гаучо4, врывается в повествование некий
мексиканский разбойник Хуан Гусман, на совести кото-
рого не одно убийство и за чью «великолепную голову
испанского авентуреро была назначена награда». «В
XVI веке Хуан Гусман завоевал бы права дворянства,
сражаясь под знаменами Эрнана Кортеса... Его крова-
вые подвиги—это именно те деяния, из которых в пре-
жние времена могли вырасти эпопеи. В наши дни это
бывает все реже, ибо в душах наших нет прежней
пылкости, стремительности и силы». Воскрешая героев
Макиавелли, автор не довольствуется дифирамба-
ми,—он преисполнен к ним нежности и умиления.
Вполне верю, что сеньор Валье-Инклан при случае
ощущает, как поднимается у него в груди тоска по
вольной, подвластной лишь инстинктам жизни и даже,
возможно, появляется желание подлить в кувшины на
пиру cantarella5, любимого в семействе Борджиа яда,
но закон есть закон, и сеньор Валье-Инклан по доброй
воле довольствуется лишь любовью к этим временам
и к этим людям, словно бы к своим кровным родствен-
никам. И вот некая реакция духовной алхимии превра-
щает Валье-Инклава, человека quattrocento6, в чело-
века, поклоняющегося Возрождению, а идеалы его
предстают перед нами изувеченными манерным и
порочным культом. Печальна судьба несовременных
50
ЛЕТНЯЯ СОНАТА
людей! Заратустра7 по своему складу был всего лишь
человеком, поклоняющимся индивидуализму в наши
жалкие времена демократии.
Но сеньор Валье-Инклан обладает и другими каче-
ствами, которые делают из него редкостного худож-
ника, создание совсем других исторических эпох.
Ныне мы все погружены в печаль: кто скрашивает ее
доброй улыбкой, кто изливает жалобы и так переполнен
дурными предчувствиями, что сердце сжимается; но
в искусстве пессимизм играет с нами злую шутку. Все
творения французских натуралистов—сплошная про-
странная жалоба, жалобное рыдание над судьбой обез-
доленных. Диккенс проливает слезы над нищими духом.
Русские романисты изображают только лохмотья, го-
лод и всяческие низости. Искусство, родившееся танцуя,
стало угрюмым и ворчливым и еще более усугубляет
наше жалкое существование неврастеников. Художники,
возможно предчувствуя сумерки истории, стали небла-
годарными и, как отвергнутые пророки, злыми. Самые
разные трудности в борьбе за существование осадили
фантазию писателей и добились права гражданства
в литературном творчестве. Современный роман, начи-
ная с великого должника Бальзака,—это сплошь описа-
ние жизни болезненной и нервной от безденежья, от
безволия, от некрасивости, от хилости или отсутствия
таких моральных качеств, как чувство чести или здра-
вый смысл. Это все литература об ущербности жизни.
Литература, которую творит сеньор Валье-Инклан,
напротив того, полна жизненных сил, вовсе не стремится
к глубоким постижениям мира, красива, как безделушка,
и к тому же еще забавна—вереницы бледных умирающих
женщин, необычайная изысканность бесед, словно разго-
вор в Версале, рыцарская и любовная мощь героев,—но
я не скажу, чтобы эта литература вселяла бодрость
и придавала силы, это было бы неверно. Персонажам
«Летней сонаты», когда они хотят насладиться жизнью
не приходится бороться с мелкими неудобствами кото-
рые создают суровые сморщенные басни современной
морали, и поэтому чтение книги захватывает, дает душе
отраду и отдохновение. На этих вдохновенных выдумках
нервы отдыхают от повседневной печали
— 40 —
|