|
Веласкеса—его отсутствие в картине. Шик, состоящий
в том, чтобы «не присутствовать», не вмешиваться.
Если прибавить, что Веласкес избегает придавать
своим персонажам выражение каких-либо эмоций —
единственное нарушение этого правила в «Христе, при-
вязанном к колонне»21,— будет понятно, почему мы
перед его картинами застываем, словно парализован-
ные, не вступая в диалог с холстом, лицом к лицу
и наедине с этими существами, порой вселяющими
в нас. робость, ибо нам кажется, что они смотрят на нас.
И однако каждая картина возникает из неких глу-
бинных предпосылок, таящихся в душе художника.
Сам факт, что он предпочитает одни сюжеты и отвер-
гает другие, уже изобличает особый образ мыслей
и чувств, не выраженный в картине прямо, но спрятан-
ный за нею, предваряющий ее. В большинстве случаев
запас идей, которые дают нашему художнику направ-
ление и движут им, не пробуждает нашего любопытст-
ва, ибо его творчество находится в русле своей эпохи
и с очевидностью показывает, что подразумеваемые
идеи—это ходячие идеи того времени. Однако взятое
в целом творчество Веласкеса слишком необычно,
и мы не можем не заинтересоваться, что же стоит за его
картинами и что, предваряя их, творилось в его душе.
Известно его понимание живописи, подтверждение
которого не составляет труда, настолько оно прямоли-
нейно, постоянно и ригористично. Когда он начинал,
завистники упрекали его, что он пишет только пор-
треты. Им невдомек было, что Веласкес произведет
первую великую революцию в западной живописи
и что эта революция будет состоять именно в том, что
вся живопись станет портретом, то есть индивидуали-
зацией объекта и моментальностью изображенной сце-
ны. Портрет, понятый в таком обобщенном смысле,
утрачивал свое традиционное узкое значение и превра-
щался в новое отношение к изображаемому и в новую
миссию, возложенную на искусство живописца.
Впрочем, этим еще не определялось, кого будет
изображать Веласкес. Но обозначенное им как «дейст-
вительность, живущая в умах» является собранием
существ, которых ни с кем не спутаешь и которые
врезаются в вашу память с отчаянной энергией. Тут
нельзя поставить с ним рядом никакого другого ху-
512
ВВЕДЕНИЕ К ВЕЛАСКЕСУ
дожника, и в сознании Запада Веласкес прежде всего
и больше всего творец своего, особого мира. Добавим,
что его мир в основном состоит из чудовищ или по
меньшей мере из уродов.
Думаю, невозможно, да и не следует избегать воп-
роса, почему творчеству Веласкеса присущ столь не-
обычный характер, причем так явно выраженный. Как
во всякой человеческой судьбе, тут вмешался случай.
В самом деле, было лишь игрой случая, что в то время,
когда единственной обязанностью Веласкеса было пи-
сать портреты королевской семьи, ни король, ни коро-
лева Марианна Австрийская, ни инфанты Мария Тере-
са и Маргарита не отличались приятной наружностью.
Королева Изабелла Бурбонская была красива, но она
почему-то,— быть может, потому, что Веласкес был
призван в Мадрид ненавистным ей графом-герцогом
Оливаресом,—уклонялась от того, чтобы он ее напи-
сал22. О холсте, в котором ныне кое-кто склонен усмат-
ривать ее портрет, можно сказать, что неясно, принадле-
жит ли он кисти Веласкеса, и также неясно, изображает
ли он королеву. Донья Марианна Австрийская была
немолодая женщина с нарумяненными щеками и некра-
сиво выпуклым лбом, утопавшая в огромных платьях
доведенной до безобразия баночной моды. Филипп IV
хотя и отличался изящной фигурой, однако его голову,
вероятно, было ужасно трудно писать не только из-за
невыразительности черт лица, но из-за странной формы
лба. Никто еще не обратил внимания, что, за одним
. лишь исключением, во всех тридцати четырех портретах
короля, указанных в каталоге Куртиса, его лицо изобра-
жено в три четверти и с правой стороны. Исключение
открывает нам причину. Это знаменитый портрет «Ла
Фрага»23, единственный, где Филипп изображен в воен-
ном костюме,—кроме конного портрета в Прадо, где
он в панцире. Тут мы видим, что левая половина его
* лба была чрезмерно выпуклой и искажала пропорции
— 374 —
|