|
516
ГОЙЯ И НАРОДНОЕ
гобеленов. Некоторые из них представляют собой чисто или наполовину народные испанские сцены. Из
совершенно непростительного невежества предполага-
лось, что Гойя сам, свободно выбирал народные сюже-
ты. Отсюда моментально родилось представление
о Гойе— поклоннике народного и чисто испанского,
который жил в среде озорников и веселых девиц, тореро
и забияк. Сейчас мы знаем: сверху исходили не
только общие указания, чтобы Гойя писал картины на
темы национальных обычаев, но и многие конкретные
сюжеты. В тех исключительных случаях, когда было
иначе, Гойя не забывает указать в сопроводительном
письме: «Придумано мною».
Предполагаемую народность Гойи сильно снижают
следующие обстоятельства. Во-первых, с начала XVIII
века придворные художники, иностранцы Уасс, Парет,
сыновья Тьеполо, постоянно обращаются к народным
темам. Во-вторых, по всей Европе в это время проис-
ходит то же самое. В-третьих, «народность» как одно
из ключевых направлений европейской живописи скла-
дывается уже в последней трети XVI века. В Италии
оно зарождается бурно—с Караваджо. Под его влия-
нием сложился—хотим мы того или нет—сам Веда-
скес. Так что живописать народные обычаи в 1775 году
не означало ничего особенного. А в-четвертых, есть
обстоятельство куда более значительное: в XVIII веке
в Испании возникает удивительнейшее явление, кото-
рое не наблюдалось ни в одной стране. Страстное
увлечение народным, уже не в живописи, а в повседнев-
ной жизни, охватывает высшие классы. К любопытст-
ву и филантропическому сочувствию, повсюду пита-
вшим «народность», в Испании добавляется нечто не-
истовое, что мы должны определить как «вульгаризм».
Это слово не случайно пришло мне на ум. Я заим-
ствовал его из лингвистики, где оно является терми-
ном и имеет строго определенный смысл. Речь идет
о следующем: в языке часто появляются два варианта
одного и того же слова, или два синонима, из которых
один—письменного происхождения, а другой сообра-
зуется с тем, как его произносит и употребляет народ.
Так вот: если в сообществе, говорящем на данном
языке, прослеживается тенденция к предпочтению на-
родной формы, это в лингвистике называется «вуль-
517
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
гаризмом». В определенных дозах такое предпочтение
нормально для любого языка, питает его, придает ему
остроту, делает гибким и подвижным.
А теперь пусть читатель представит себе, что подо-
бная тенденция с правил словоупотребления перешла
на танцы, песни, жестикуляцию, развлечения. Это уже
не лингвистика, а всеобщая история нации. И если
вместо привычной, строго дозированной игры в про-
стонародье в подражание вульгарным привычкам мы
вообразим себе пылкий, исключающий что-либо иное
энтузиазм, настоящее исступление, благодаря которо-
му пристрастие к простонародному превращается в ос-
новной рычаг всей испанской жизни второй половины
XVIII века, нам удастся обозначить заметное явление
нашей истории, которое я называю «вульгаризмом».
У меня не укладывается в голове, как получилось, что
этот феномен до сих пор не был замечен и оценен по
достоинству: его масштабы в пространстве и времени
огромны, его действие продолжается еще в первые
годы нашего века—люди моего поколения всецело
пережили его в дни своего отрочества,—и, насколько
мне известно, никакой другой народ не имел в своей
истории ничего подобного. В других странах нормой
было как раз обратное: низшие классы с восхищением
наблюдали правила жизни, созданные аристократией,
и старались подражать им. Смещение этой нормы
поистине поразительно. Но именно это смещение опре-
деляло—хотим мы того или нет—всю испанскую
жизнь на протяжении многих поколений. Простой на-
род поместил себя в жизненные правила собственного
изобретения, принял их с энтузиазмом, с полным осоз-
нанием самого себя как их творца и с несказанным
наслаждением; принял без оглядки на аристократичес-
кие обычаи и без всякого стремления им подражать.
Со своей стороны высшие классы лишь тогда чув-
ствовали себя счастливыми, когда оставляли собствен-
ные привычки и насыщались вульгаризмом. Не следу-
ет преуменьшать: вульгаризм был способом счастья,
который в XVIII веке открыли для себя наши предки.
Прикиньте, сколько особенных, небывалых событий
должно было произойти в Испании с конца XVII века,
чтобы полвека спустя обнаружилось столь неслыхан-
ное явление. Однако эти события прошли не замечен-
— 377 —
|