|
Естественная человеческая реакция на разверзаю-
щуюся в тверди его верований пропасть—постараться
вынырнуть из «пучины сомнений». Но что для этого
надо делать? Ведь для области сомнительного как раз
и характерно, что мы не знаем, что делать. Что можно
поделать, если то, что с нами происходит, заключается
именно в том, что мы не знаем, что делать, потому что
мир—в данном случае какая-то его часть—предстает
двусмысленным? С этим ничего не сделаешь. В такой
ситуации человек начинает заниматься странным де-
лом, которое и на дело-то почти не похоже: человек
принимается думать. Думать о какой-либо вещи—это
самое малое из того, что можно с этой вещью сделать.
Это даже не значит прикоснуться к ней. И шевелиться
для этого тоже не нужно. И все же, когда все вокруг
рушится, у нас остается возможность поразмышлять
над тем, что рушится. Интеллект — это самое доступ-
ное человеку орудие. Он всегда под рукой. Пока чело-
век верит, он не склонен им пользоваться, потому что
интеллектуальное усилие тягостно. Но, впав в сомне-
ния, человек хватается за интеллект как за спасатель-
ный круг.
Прорехи в наших верованиях—вот те бреши, куда
вторгаются идеи. Ведь назначение идей состоит в том,
чтобы заменить нестабильный, двусмысленный мир на
мир, в котором нет места двусмысленности. Как это
достигается? С. помощью воображения, изобретения
миров. Идея—это воображение. Человеку не дано ни-
какого заранее предопределенного мира. Ему даны
только радости и горести жизни. Влекомый ими чело-
век должен изобрести мир. Большую часть самого себя
человек наследует от предшествующих поколений
и поступает в жизни как сложившаяся система верова-
нии. Но каждому человеку приходится на свой страх
и риск управляться с сомнительным, со всем тем, что
475
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
стоит под вопросом. С этой целью он выстраивает
воображаемые миры и проектирует свое в ниx поведе-
ние. Среди этих миров один кажется ему в идее наибо-
лее прочным и устойчивым, и человек называет этот
мир истиной или правдой. Но заметьте: истинное или
даже научно истинное есть не что иное, как частный
случай фантастического. Бывают точные фантазии.
Более того, быть точным может только фантастичес-
кое. И нет иного способа хорошенько понять человека,
как только принять к сведению, что у математики одни
корни с поэзией, что и та и другая связаны с даром
воображения.
Глава вторая.
ВНУТРЕННИЕ МИРЫ
I
Чудачества философа.—«Panne»4 автомобиля
и история.— Снова «идеи и верования».
А сейчас надо сообразить,
в каком направлении нам двигаться, чтобы разобрать-
ся, откуда произрастает корень зла, причина нынешних
тревог и бед, разобраться в том, как получилось, что
после нескольких веков непрестанного и плодотвор-
ного интеллектуального творчества и связанных с ним
великих упований наступило время, когда человек пе-
рестал понимать, как ему быть с идеями. С маху
отбросить их человек не осмеливается, в глубине души
он все еще верит, что интеллектуальная сила—нечто
чудесное. Но в то же самое время у него складывается
впечатление, что роль и место интеллектуального на-
чала в человеческой жизни не те, что отводились ему
на протяжении последних трехсот лет. Но какова его
нынешняя роль? Этого человек не знает.
— 348 —
|