|
Итак, есть идеи, с которыми мы сталкиваемся—
поэтому я говорю, что они приходят нам в голову, у нас
случаются,—и есть идеи, в которых мы пребываем,
которые как бы здесь еще до того, как мы задумываемся.
А если это так, спрашивается, отчего и те и другие
именуются одинаково—«идеи»? Одно и то же наимено-
вание, по сути, единственное препятствие для различе-
ния двух вещей, чья несхожесть просто бросается в гла-
за, прямо-таки обязывает нас их противопоставить.
И тем не менее несообразную манеру называть одним
и тем же словом совершенно разные вещи нельзя
отнести на счет случайности или невнимательности;
Она проистекает из еще более глубокой несообразности:
я имею в виду путаницу, возникающую при решении
двух совсем разных вопросов, нуждающихся не только
в разных наименованиях, но и в различных подходах.
Но оставим на время это темное дело в покое.
Достаточно отметить, что «идея»—термин из арсена-
ла психологии, а психология, как всякая частная наука,
имеет подчиненный статус. Истинность ее положений-
справедлива по отношению к той точке зрения, кото-
рая эту науку конституирует и имеет значение в пре-
делах данной науки. Так, когда психология называет
464
ИДЕИ И ВЕРОВАНИЯ
что-то «идеей», это не самое существенное и непрелож-
ное из того, что можно сказать о данной вещи. Единст-
венная точка зрения, которую нельзя счесть ни част-
ной, ни относительной,— точка зрения самой жизни;
ведь все прочие точки зрения она в себя включает, они
неизбежно частные случаи от нее. Таким образом, как
жизненный феномен «верование» ничем не походит на
осеняющую нас «идею»: функция идеи в устройстве
нашего бытия совершенно иная,— в определенном
смысле это антагонистическая функция. Какое значе-
ние в сравнении с этим имеет то обстоятельство, что
в рамках психологии и те и другие называются «иде-
ями», а не чувствами, побуждениями и т. д.?
Итак, оставим термин «идея» для обозначения пло-
дов интеллектуальной деятельности. Совсем другое
дело—верования. К ним не приходят посредством
умственной работы, но они уже заблаговременно дей-
ствуют внутри нас, когда мы еще только принимаемся
размышлять о чем-либо. Потому-то обыкновенно мы
их не формулируем, довольствуясь отсылками к ним,
как обычно поступают со всем тем, что не подлежит
• обсуждению и обоснованию, ибо есть сама данность,
. Напротив, теории, самые что ни на есть правдоподоб-
ные, существуют для нас, только пока мы о них раз-
мышляем,— оттого они и нуждаются в развернутых
формулировках.
Из сказанного со всей очевидностью следует, что
то, о чем мы намереваемся подумать, ipso facto2 ока-
зывается для нас проблематично и по сравнению с ис-
тинными верованиями занимает в нашей жизни второ-
степенное место. Ведь об истинных верованиях мы не
думаем ни сейчас, ни потом—наши отношения с ними
гораздо прочнее: они при нас непрерывно, всегда.
— 340 —
|