ФИЛОСОФИЯ ИСКУССТВА И ИСКУССТВО ФИЛОСОФА
и будущего. Близкие этому противоречия дают себя знать и в ин-
терпретации Ортегой «Дон Кихота» и романной эпопеи М. Пруста.
Очевидно настойчивое желание Ортеги связать свои выводы
в «Мыслях о романе» с положениями, сформулированными им на
примере эволюции живописи XX века в «Дегуманизации искусства».
Недаром эти работы были напечатаны вместе: они должны были, по
замыслу автора, восприниматься как единое целое. Однако на деле
единство концепции обеих этих работ лишь относительно. Несмотря
на герметичность построения, постулируемую Ортегой, стержнем
романа ему все же пришлось объявить образы персонажей, человечес-
кие души. И хотя Ортега стремится провести принципиально границу
между условным, воображаемым пространством романа и окружа-
ющим его более широким миром реальной жизни, разомкнуть оба эти
пространства полностью, ему не удается. Тот минимум действия,
который он не может не признать необходимостью для построения
романа, равно как и требование минимума жизнеподобия романного
мира и пусть интересных, причудливых, но все же доступных понима-
нию читателя романных человеческих душ (без чего их присутствие не
может вызвать живого, трепетного отклика), делают «дегуманиза-
цию» романа—пусть хотя бы самого ультрасовременного — лишь
относительной. При любой степени дистанцированности от живой
жизни герой романа и повествование о нем не могут, как чувствует сам
Ортега, утратить с ней связь и стать объектом кантовского чистого,
незаинтересованного созерцания, всего лишь игровым объектом,
представляющим собой причуду воображения и имеющим для худож-
ника и читателя чисто спортивный интерес. Преобразование эстетики
романа в духе подобных модных постулатов модернистского искус-
ства отнюдь не способствовало бы на деле новому расцвету жанра
романа и не открыло бы для его развития новых путей, а привело бы
к еще большему усилению тех тенденций, которые, по признанию
самого философа, неизбежно ведут к упадку романа как жанра. Этого
мало: постулируя герметичность, «замкнутость», «обособленность»
романа, Ортега сам подчеркивает условность этой замкнутости. «В
роман,— заявляет он,— входит практически все — наука, религия,
риторика, социология, эстетика,— однако все это и многое другое,
заполнив объем романного тела», в конечном счете теряет непосред-
ственное прямое значение и должно раствориться в атмосфере рома-
на. «Другими словами, в романе можно обнаружить любую социоло-
гию, но сам роман не может быть социологическим» (с. 295). Под
этими фразами Ортеги будет готов подписаться любой противник
дидактизма в искусстве, который считает первым и решающим
условием литературы—художественность. Если обратиться к исто-
рии русской эстетики XIX века, то мы легко можем найти не только
— 28 —