Г. ФРИДЛЕНДЕР
слишком человеческому», а эффект чистого, холодного, бесстраст-
ного и безучастного созерцания. Художники XIX века были реали-
стами, так как, даже если сегодня мы причисляем их к романтикам-
или натуралистам, они «стремились почти целиком основывать свои
произведения на изображении человеческого бытия». Да и во все
более ранние времена, «когда существовали два различных типа
искусства, одно для меньшинства, другое для большинства, послед-
нее всегда было реалистическим» (с. 226). Современное же искусство
(независимо от того, является ли оно «чистым» и может ли «чистое»
искусство вообще существовать) сознательно стремится к дереализа-
ции, к очищению от «человеческого». Таковы две принципиально
различные установки (или интенции) старого и нового искусства
независимо от их соотносительной художественной ценности, то
есть вопроса о превосходстве одного из них над другим.
Новое искусство принципиально чуждо интересу к живой реаль-
ности, переживаемой человеком и волнующей его. Оно бесстрастно
и бесчеловечно, как постороннее лицо, спокойно наблюдающее у по-
стели больного сцену смерти.
Констатируя в качестве наиболее характерной черты искусства
XX века его дегуманизацию, начало которой положил импресси-
онизм и которая продолжает все дальше и дальше развиваться
в живописи различных течений европейского авангарда, Ортега от-
нюдь не выступает в качестве сторонника абстрактного искусства.
Он считает, что единственные оптические формы, которыми реально
располагает человеческий глаз,—это формы и образы реального
мира. Представитель «нового искусства», как и любого другого, не
может с ними не считаться—иначе его картины превратились бы
в сплошную абракадабру. Но, отталкиваясь от мира реальных вещей,
он стремится не приблизиться к ним, а деформировать их или
подвергнуть аналитическому разложению, чтобы ослабить или унич-
тожить их человеческий аспект. Упраздняя целенаправленно и со-
знательно жизнь непосредственную, он ставит на ее место «жизнь
изобретенную», некие хранящие в себе воспоминание о реальной
жизни искусственные «ультра-объекты», пробуждающие в нас вто-
ричные эмоции, специфические, новые эстетические чувства. Искус-
ство превращается благодаря этому в род иронического спорта,
а его восприятие—в процесс особого, «ребяческого» и в то же время
трудного понимания и наслаждения,—трудного, так как оно требует
перестройки всего человеческого аппарата восприятия, перевода его
с принципа ближнего на принцип дальнего видения, пробуждающего
у человека символическое ощущение его причастности к бесконеч-
ности, к космосу, к надзвездному миру. Дебюсси завоевывает для
музыки, а Малларме для поэзии безымянные голоса, лишенные
— 23 —