|
Вовсе не само собой разумеется, что произведение
искусства, как обычно полагают академики, должно
содержать «человеческое» ядро, на которое музы наво-
дят лоск. Это прежде всего значило бы сводить искус-
ство к одной только косметике. Ранее уже было сказа-
236
ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА
но, что восприятие «живой» реальности и восприятия
художественной формы несовместимы в принципе, так
как требуют различной настройки нашего аппарата
восприятия. Искусство, которое предложило бы нам
подобное двойное видение, заставило бы нас окосеть.
Девятнадцатый век чрезмерно окосел; поэтому его ху-
дожественное творчество, далекое от того, чтобы
представлять нормальный тип искусства, является, по-
жалуй, величайшей аномалией в истории вкуса. Все
великие эпохи искусства стремились избежать того,
чтобы «человеческое» было центром тяжести произ-
ведения. И императив исключительного реализма, ко-
торый управлял восприятием в прошлом веке, являет-
ся беспримерным в истории эстетики безобразием. Но-
вое вдохновение, внешне столь экстравагантное, вновь
нащупывает, по крайней мере в одном пункте, реаль-
ный путь искусства, и путь этот называется «воля
к стилю».
Итак, стилизовать — значит деформировать реаль-
ное, дереализовать. Стилизация предполагает дегума-
низацию. И наоборот, нет иного способа дегуманиза-
ции, чем стилизация. Между тем реализм призывает
художника покорно придерживаться формы вещей
и тем самым не иметь стиля. Поэтому поклонник
Сурбарана, не зная, что сказать, говорит, что у его
полотен есть характер,—точно так же характер, а не
стиль присущ Лукасу или Соролье, Диккенсу или Гэль-
досу. Зато XVIII век, у которого так мало характера,
весь насыщен стилем.
ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Новые художники наложили табу на любые попыт-
ки привить искусству «человеческое». «Человеческое»,
комплекс элементов, составляющих наш привычный
мир, предполагает иерархию трех уровней. Высший —
это ранг личности, далее—живых существ и, наконец,
неорганических вещей. Ну что же, вето нового искус-
ства осуществляется с энергией, пропорциональной ие-
рархической высоте предмета. Личность, будучи са-
мым человеческим, отвергается новым искусством
решительнее всего. Это особенно ясно на примере
музыки и поэзии.
237
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ-
От Бетховена до Вагнера основной темой музыки
было выражение личных чувств. Лирический художник
возводил великие музыкальные здания, с тем чтобы
заселить их своим жизнеописанием. В большей или
меньшей степени искусство было исповедью. Поэтому
эстетическое наслаждение было неочищенным. В музы-
ке, говорил еще Ницше, страсти наслаждаются самими
собою. Вагнер привносит в «Тристана» свой адюльтер
с Везендонк, и, если мы хотим получить удовольствие
от его творения, у нас нет другого средства, как самим,
на пару часов, превратиться в любовников. Эта музы-
ка потрясает нас, и, чтобы наслаждаться ею, нам нуж-
но плакать, тосковать или таять в неге. Вся музыка от
Бетховена до Вагнера—это мелодрама.
— 175 —
|