|
Организм, считавшийся независимым единством,
способным самостоятельно действовать, погружен от-
ныне в физическую среду, словно фигура, вытканная на
ковре. Уже не он движется, а среда в нем. Наши
действия не выходят за рамки реакций. Нет свободы,
оригинальности. Жить—значит приспосабливаться,
приспосабливаться—значит позволять материально-
му окружению проникать в нас, вытесняя из нас нac
самих. Приспособление—капитуляция и покорность.
Дарвин сметает героев с лица земли.
Пришла пора экспериментального романа («roman
experimental»). Золя учится поэзии не у Гомера или
Шекспира, а у Клода Бернара. Нам все время пытают-
ся говорить о человеке. Но поскольку теперь человек
не субъект своих поступков, он движим средой, в кото-
рой живет,—роман призван давать представление сре-
ды. Среда—единственный герой.
* «Correspondаnce», 3, 67—68. См. также, что он пишет о своем «Лек-
сиконе прошеных истин»: Gustavus Flaubertus, Bourgeoisophobus45.
150
ВОЛЯ К БАРОККО
Поговаривают, что нужно воспроизводить «обста-
новку». Искусство подчиняется полиции—правдопо-
добию. Но разве трагедия не имеет своего внутрен-
него, независимого правдоподобия? Разве нет эстети-
ческого vero46—прекрасного? Видимо, нет, ибо,
согласно позитивизму, прекрасное—только правдопо-
добное, а истинное—только физика. Роман стремится
к физиологии.
Однажды поздно ночью на Реге Lachaise47 Бувар
и Пекюше48 хоронят поэзию—во имя правдоподобия
и детерминизма.
ВОЛЯ К БАРОККО
Любопытный симптом из-
менения в идеях и чувствах, переживаемого европейс-
ким сознанием—мы говорим о том, что происходило
еще в довоенные годы,— новое направление наших
эстетических вкусов.
Нас больше не интересует роман, эта позиция дете-
рменизма1, позитивистский литературный жанр. Факт
бесспорный! Кто сомневается, пусть возьмет томик
Доде или Мопассана, и он изумится, как мало они его
трогают и как слабо звучат. С другой стороны, нас
давно не удивляет чувство неудовлетворенности, оста-
ющееся после чтения современных романов. Высочай-
шее мастерство и полное безлюдье. Все, что недвиж-
но,—присутствует, все, что в движении,—отсутствует
начисто.
Между тем книги Стендаля и Достоевского заво-
евывают все большее признание. В Германии зарожда-
ется культ Хеббеля. Каково же новое восприятие, на
которое указывает этот симптом?
Думаю, что изменение в литературных вкусах соот-
носится не только хронологически с возникшим в пла-
стических искусствах интересом к барокко. В прошлом
© Перевод Н. П. Снетковой, 1991 г.
151
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
— 113 —
|