|
Направленность такой работы одним словом определить трудно: “короткая групповая психотерапия” это или “развивающий личностный тренинг”? Видимо, и то, и другое. Плюс еще что-то, поскольку материалом для работы обычно является геносоциограмма, как ее понимает Анн Анселин Шутценбергер, у которой в свое время я этой работе училась: “Геносоциограмма позволяет получить наглядное социометрическое (аффективное) предствление о генеалогическом семейном древе с его характеристиками фамилий, имен, мест, дат, связей и главных событий жизни: рождений, бракосочетаний, кончин, значимых болезней, несчастных случаев, переездов, выборов профессий, выходов на пенсию.(...) Таким образом, выявляется сказанное и несказанное, текущие и прошлые социально-аффективные связи и отношения. Мы работаем с вербальным и невербальным, “провалами”, “забвениями”, разрывами, “изломами души”, синхрониями и совпадениями дат рождения, смерти, бракосочетания, разводов, несчастных случаев, появлением болезней, провалами на экзаменах, сближениями, годовщинами или значимыми для личности датами, с семейным и социально-экономическим окружением, с личной психологической реальностью. И все это для того, чтобы человек лучше понял свою жизнь и смог придать ей смысл”[*]. И понятно, что тема “не таких”, “тех и этих” в любой семейной истории разыгрывается широко и мощно; а каждый из нас – немногочисленных обычно потомков запутанных, обрубленных и перекрученных российской историей “дерев” – носит в себе весь нестройный хор отторжений, искажений, пристрастных толкований. Так уж устроены все “семейные саги”: “Всякий брак – не соединение двух людей, как думают, а соединение или сшибка двух кланов, двух миров. Всякий брак – двоемирие. Встретились две системы в космосе и сшибаются намертво, навсегда. Кто кого? Кто для чего? Кто чем? Пришли его родственники, его мир, и открыли в безумном любопытстве глаза, и увидели ее родственников, ее мир, и хотя, кажется, никогда больше за семнадцать лет не было такой обширной встречи, такого открытого, глаза в глаза, противостояния, но – сшибка тогда началась и длилась все эти годы неотступно, иногда незримо, неведомо ни для кого”[**]. В общем-то, ничего трагического и взывающего к особо интенсивному осмыслению здесь, казалось бы, нет: и в мирной, благополучной и устойчивой жизни семейное “двоемирие” время от времени взрывается, и рецепта от этого не придумано нигде... Но в истории российской семьи заложено больше “мин”, ибо личная неприязнь или “не тот” выбор мог легко обернуться гибелью – чьей-то или всего рода: “и семь раз отмерь, а семью отрежь, и смотри – отрежь, кого надо”. “Кого надо” все равно не получилось, поскольку агрессоры и жертвы снова менялись местами, “те” становились “не теми” даже на памяти одного поколения. — 76 —
|