Психология и этика

Следующий вопрос — как конкретно соотнести психологию и этику. Его остро ставит в дискуссии уважаемый Михаил Григорьевич Ярошевский, ука­зывая на то, что "в мыслях Брату ся о "нравствен­ной психологии" нет, к сожалению, и намека на то, какими средствами (понятийными, методическими) можно было бы ее разрабатывать".

Как хорошо, однако, когда в обсуждении участву­ют столь много замечательных ученых, как в дан­ном случае: хотя каждый в отдельности тебя за что-то критикует, в суждениях другого именно по это­му пункту можно найти необходимое разъяснение и поддержку. Так, Владимир Петрович Зинченко поясняет, что дифференциация когда-то единой на­уки может идти по разным основаниям. Если гово­рить о нашей науке, то это, во-первых, следствие рас­ширения сферы ее приложения (так появились пси­хологии — детская, педагогическая, медицинская и др.), во-вторых, в связи с развитием междисципли­нарных контактов (психофизика, физиологическая психология, нейропсихология и др.) и, наконец, еще одно направление, которое, — пишет Зинченко, — "как бы перпендикулярно двум предыдущим", это создание не новой области или отрасли, а новой пси­хологии, инвариантной ко всем областям. Примера­ми здесь могут быть культурно-историческая пси­хология, гуманистическая психология, органическая психология и т.п. "К этому же ряду, — заканчивает автор, — следует отнести обсуждаемое предложе­ние Б. С. Брату ся о создании нравственной психо­логии, равно как его же совсем недавнее — о созда­нии христианской психологии". Добавить мне к этому, собственно, нечего. Речь о новом подходе и взгляде, связанном с определенным пониманием человека и места психологии в его изучении. Что касается программ и конкретных исследований, их, конечно, немного (речь идет о начале), но они уже есть. Это отдельные исследования в области тео­рии и практики психотерапии, исследования ориен­тации личности в русской, советской и постсоветс­кой эпохах, концепция психологического здоровья и ряд других.

Здесь, однако, открывается новый пласт вопро­сов и оппонирований. Прежде всего о предложен­ном мною (правда, не в докладе впервые, а десять лет назад в книге "Аномалии личности" М., 1988) способе разделения понятий "человек" и "личность". Наиболее "непримиримо", здесь выступает Сергей Леонидович Воробьев, который указывает на две неясности: какова, с точки зрения докладчика (т.е. меня), "родовая сущность" и — что значит личность как инструмент, орудие?