|
прокладывать, это бесспорно. Но... Почем вы знаете, может быть, он здание-то любит только издали, а отнюдь не вблизи"85. И еще: "Поче- му вы так твердо, так торжественно уверены, что только одно нор- мальное и положительное, - одним словом, только одно благоденствие человеку выгодно? Не ошибается ли разум-то в выгодах? Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие? Может быть, он ровно настолько же любит страдание?.. А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт. Тут уж и со всемирной историей справляться нечего, спросите себя самого, если только вы человек и хоть сколько-нибудь жили"86. Впрочем, "справляться" со всемирной историей всегда полезно. История, например, подарила нам поразительнейший в этом роде фе- номен - христианскую религию. В самом деле, ведь главная максима христианства заключается отнюдь не просто в призыве к терпению, к покорности судьбе. Максима терпения лежит в основе Ветхого завета и языческой античности. Напротив, христианство требует постоянно- го самоотречения вопреки естественным дарам судьбы; оно возводит в культ самобичевание, самоистязание. Страдание, обусловленное внешними факторами, вообще не принимается здесь в расчет как под- линно очистительная нравственная ценность. Именно постоянное са- моограничение вопреки дарам судьбы постулируется как наивысшее моральное благо и цель. Но удивителен не только сам феномен христианского учения как такового. "Искупительные" влечения к мукам, к самоотречению очень часто в напряженнейших формах выявляются в неврозах у людей, не имеющих никакого отношения к христианской религии; более того - в детских фантазиях и неврозах! Мы привыкли отделываться от этого факта ссылкой на патологию, "ненормальность", извращение. Порази- телен, однако, тот исторический факт, что христианское учение очень быстро завоевало популярность среди массы людей, казалось бы, вполне здоровых психически; оно поистине молниеносно преврати- лось в мировую религию. Мы никогда не сможет до конца понять громадные исторические факты такого рода, если не признаем, что в самоограничении вообще, доводимом в крайних случаях до степени самоотречения, переходящего в чудовищные самоистязания, находит- ся вполне реальный источник какого-то необъяснимого удовлетворе- ния, элемент непосредственного наслаждения, отнюдь не связанного с одной только мистической верой в загробное счастье. В следующем очерке мы будем подробно говорить о том, что са- моограничение (самоотречение) является исходным принципом нрав- ственности и в этом качестве было исходным принципом первичной — 57 —
|