Диалектика Выготского: внечувственная реальность деятельности

Значение в своей объективности и обобщенности предстает перед нами в виде некоего абстрактного компонента отражения. “Значению слова мы обязаны тем, что с его помощью становится впервые возможно отвлеченное мышление в понятиях. Становится возможной та специфическая человеческая деятельность, которая невозможна у обезьяны и сущность которой заключается в том, что человек начинает определяться в своем поведении не только воспринимаемым, не структурой зрительного поля, а только мыслями” (Выготский, 1982а, с.273). С увеличением абстрактности значения, оно приобретает функцию символизации, охватывая неограниченное число явлений. Например, понятие “черный” символизирует такой широкий диапазон явлений, что в него попадает и трактовка Л.С.Выготским черного цвета в трагедии как “дыры в потустороннее” (Выготский, 1968, с.365) и современные представления фантастов, в соответствии с которвми космические “черные дыры” являются точками соприкосновения различных миров.

Другое дело - смысл, который всегда шире, чем соответствующее значение (Выготский, 1982а, с.165). Выготский пишет: “Влияние смыслов: слово в контексте и ограничивается и обогащается; слово вбирает в себя смысл контекстов - агглютинация. Последующее слово содержит в себе предыдущее” (там же, с.163).

Таким образом, если внешнему знаку значение присуще, так сказать, в своем “чистом виде”, значение как таковое, то внутренние знаки воплощаются в форме “значений-смыслов”. Понятие внутреннего знака как бы вытесняется и расщепляется в процессе развития теории: “Смысл - то, что входит в значение (результат значения), но не закреплено за знаком”, - говорит Л.С.Выготский (1982а, с.165). Перед нами предстает внешний знак, обладающий значением, и значение субъекта, “обладающее” смыслом, более того - создающее (созидающее) смысл.

В.В.Давыдов назвал практическую деятельность главной, системообразующей идеей Л.С.Выготского: «А.Н.Леонтьев с группой харьковских сотрудников не пошел в свое время за Л.С.Выготским в изучении структуры сознания, не признал развивающей функции эмоций, а вернулся к идее исследования процессов порождения и развития сознания в практической деятельности, к исследованию строения самой деятельности.

Если «вернуться к идее», то, следовательно, А.Н.Леонтьев в начале 30-х гг. вполне отчетливо осознавал, что эта идея была заложена в целостной концепции Л.С.Выготского и что эту идею необходимо развертывать и углублять посредством экспериментальных исследований» (Давыдов, 1996, с.26).

Все это было бы убедительно, если бы сам А.Н.Леонтьев в дальнейшем не признал, что он был не прав, что не было альтернативы, что не выбирать надо было между предметным действием и сознанием, а изучать единство того и другого, то есть что прав был Л.С.Выготский, пытаясь найти движущие силы развития деятельности в эмоциональной сфере.