|
В это время солнце вернулось в Ершалаим и, прежде чем утонуть в Средиземном море, посылало прощальные лучи, золотившие ступени балкона. Фонтан ожил и пел замысловато, голуби выбрались на песок, гулькали, расхаживали, что-то клюя. Красная лужа была затёрта, черепки убраны, стол был накрыт. – Я слушаю приказания прокуратора, – сказал пришедший, подходя к столу. – Но ничего не услышите, пока не сядете и не выпьете вина, – любезно ответил Пилат, указывая на другое кресло. Пришедший сел, слуга налил в чашу густое красное вино. Пока пришедший пил и ел, Пилат, смакуя вино, поглядывал прищуренными глазами на своего гостя. Гость был человеком средних лет, с очень приятным округлым лицом, гладко выбритым, с мясистым носом. Основное, что определяло это лицо, это, пожалуй, выражение добродушия, нарушаемое, в известной степени, глазами. Маленькие глаза пришельца были прикрыты немного странными, как будто припухшими веками. Пришедший любил держать свои веки опущенными, и в узких щёлочках светилось лукавство. Пришелец имел манеру во время разговора внезапно приоткрывать веки пошире и взглядывать на собеседника в упор, как бы с целью быстро разглядеть какой-то малозаметный прыщик на лице. После этого веки опять опускались, оставались щёлочки, в которых и светились лукавство, ум, добродушие. Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением съел кусок мяса, отведал варёных овощей. Похвалил вино: – Превосходная лоза. Фалерно? – Цекуба 233, тридцатилетнее, – любезно отозвался хозяин. После этого гость объявил, что сыт. Пилат не стал настаивать. Африканец наполнил чаши, прокуратор поднялся, и то же сделал его гость. Оба они отлили немного вина из своих чаш, и прокуратор сказал громко: – За нас, за тебя, Кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей! После этого допили вино, и африканцы вмиг убрали чуть тронутые яства со стола. Жестом прокуратор показал, что слуги более не нужны, и колоннада опустела. Хозяин и гость остались одни. – Итак, – заговорил Пилат негромко, – что можете вы сказать мне о настроении в этом городе? Он невольно обратил взор в ту сторону, где за террасой сада видна была часть плоских крыш громадного города, заливавшегося последними лучами солнца. Гость, ставший после еды ещё благодушнее, чем до неё, ответил ласково: – Я полагаю, прокуратор, что настроение в этом городе теперь хорошее. – Так что можно ручаться, что никакие беспорядки не угрожают более? – Ручаться можно, – проговорил гость, с удовольствием поглядывая на голубей, – лишь за одно в мире – мощь великого кесаря… — 277 —
|