|
– Простите, игемон! – воскликнул гость, – я не назвал? – Га-Ноцри. – Безумец! – горько и жалостливо сказал Пилат, гримасничая. Под левым глазом у него задёргалась жилка, – умирать от ожогов солнца, с пылающей головой… Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался? – Он сказал, – закрыв глаза, ответил гость, – что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь. – Кого? – глухо спросил Пилат. – Этого он не сказал, игемон. – Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат? – Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственно, что он сказал, – это что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость. 237 – К чему это было сказано? – услышал гость треснувший внезапно голос. – Этого нельзя было понять. Он вообще вёл себя странно, как, впрочем, и всегда. – В чём странность? – Он улыбался растерянной улыбкой и всё пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих. – Больше ничего? – спросил хриплый голос. – Больше ничего. Прокуратор стукнул чашей, наливая гостю и себе вина. После того как чаши были осушены, он заговорил. – Дело заключается в следующем. Хотя мы и не можем обнаружить каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, никто не может. Гость внимательно слушал, наклонив голову. – И вот, предположим, – продолжал прокуратор, – что кто-нибудь из тайных его последователей овладеет его телом и похоронит. Нет сомнений, это создаст возле его могилы род трибуны, с которой, конечно, польются какие-либо нежелательные речи. Эта могила станет источником нелепых слухов. В этом краю, где каждую минуту ожидают мессию, где головы темны и суеверны, подобное явление нежелательно. Я слишком хорошо знаю этот чудесный край! Поэтому я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трёх и похоронить их так, чтобы о них не было ни слуху ни духу. Я думаю, что какой-нибудь грот в совершенно пустынной местности пригоден для этой цели. Вам это виднее, впрочем. – Слушаю, игемон, – отозвался гость и встал, говоря, – ввиду сложности и ответственности дела, разрешите мне ехать немедленно. – Нет, сядьте, – сказал Пилат, – есть ещё два вопроса. Второй: ваши громадные заслуги, ваша исполнительность и точность на труднейшей работе в Иудее заставляют меня доложить о вас в Риме. О том же я сообщу и наместнику Сирии. Я не сомневаюсь в том, что вы получите повышение или награду. Гость встал и поклонился прокуратору, говоря: – Я лишь исполняю долг императорской службы. — 279 —
|