|
В свое время К. С. Станиславский в беседе с Н. И. Сац сказал: «Воображение создает то, что есть, что бывает, что мы знаем, а фантазия — то, чего в действительности мы не знаем, чего никогда не было и не будет» (236, с. 318). И хотя о научной строгости этого определения можно спорить, нам такое разделение представляется в общих чертах верным. Речь, очевидно, должна идти о раз- 184 ных уровнях одного и того же процесса. Приведем еще одно такое же нестрогое определение, данное еще в 1890 году И. Анненским в работе «Книги отражений»: «Что такое фантастическое? Вымышленное, чего не бывает и не может быть» (3, с. 207). Недаром Гегель называл фантазию «ведущей художественной способностью». Воображение как таковое обладает большей связанностью с реальностью, позволяя представлять уже существующие в реальности объекты или в принципе возможные объекты и явления. Исходя из такого понимания различии между собственно воображением и фантазией, мы можем отнести фантазию скорее к следующему уровню развития знаково-символической деятельности — умственному экспериментированию, к творческим, креативным, порождающим процессам, а воображение — к уровню моделирования разной сложности. Э. В. Ильенков также предлагал рассматривать фантазию как операциональный момент творческой деятельности, являющейся по сути процессом манипулирования образами, в результате которого создаются новые оригинальные образы. Еще один несомненно важный вопрос, который связан с предыдущим,— вопрос о взаимоотношениях воображения и мышления. Диапазон ведущейся дискуссии здесь достаточно широкий: от полного противопоставления до полного отождествления этих процессов. Первую позицию защищают многие исследователи, подчеркивая самостоятельное существование и функции воображения (79, 135, 136, 190, 191, 217, 226, 227 и другие). Второй точки зрения придерживается А. В. Брушлинский, отрицающий специфику воображения как особой формы отражения и сводящий его к мышлению. Ему принадлежит формулировка парадокса взаимоотношений мышления и воображения: «Если воображение заключается в „создании новых мыслей“, то чем тогда должно заниматься собственно мышление?» (29, с. 80). Если же воображение создает "новые чувственные образы«’, «то неизбежен вывод, что в ощущениях, восприятиях и представлениях, как и в мышлении, человеку не открывается ничего нового, что, очевидно, абсурдно» (29, с. 63). Отсюда А. В. Брушлинский делает заключение, что у воображения нет собственной специфики, во всяком случае ее невозможно уловить. Мы в данном вопросе придерживаемся первой точки зрения: воображение существует как самостоятельная деятельность и выполняет собственные специфические функции, отличные от функций мышления. — 182 —
|