Tertium Organum: ключ к загадкам мира

Вы могли бы поцеловать ваши собственные губы, — говорит эта улыбка, — если бы уловили эту тайну. Если бы ваши губы задержались на одно лишнее мгновение на одном месте, вы бы догнали их. Почему вы этого не умеете достигнуть?»

В своей недавней брошюре Блед следующим обра­зом описывает значение анестезического откровения для жизни.

«Анестезическое откровение посвящает человека в безначальную тайну бытия, которая представляется нам неизбежным вихрем непрерывности. Неизбеж­ным — нет для этого лучшего слова. Причина его лежит в нем самом; оно есть именно то, чем должно быть. Оно не производит ни любви, ни ненависти, ни радости, ни печали, ни добра, ни зла. Оно не знает ничего ни о начале, ни о конце, ни о целях.

Из него нельзя почерпнуть понятия о многочис­ленности и многообразии вещей. Но лишь благодаря ему человеческая история и религия озаряется глубо­ким чувством сущности и причины бытия...

Вначале это чувство кажется подавляющим по сво­ему величию, но скоро становится таким естествен­ным и знакомым, что вызывает вместо страха ощуще­ние радости и безопасности, точно отныне мы сли­лись с предвечным источником общего бытия. Но никакие слова не в силах выразить этой всепоглоща­ющей уверенности человека в том, что он познает са­мую основу вещей и того первобытного удивления, какое испытал Адам перед жизнью.

Каждое новое переживание этого рода сопровожда­ется теми же ощущениями, и человек чувствует, что они не могут быть иными. В нормальном состоянии от них остаются лишь частичные отрывки воспомина­ний. И тщетны старания свести их к определенной формуле; но утешением для человека может послу­жить здесь та мысль, что он познал первичную исти­ну и покончил с человеческими теориями о проис­хождении, о внутренней ценности и предназначении человечества. И в духовной области ему не нужны больше никакие указания.

Откровение это приносит с собой чувство полного доверия ко всему, совершающемуся с нами. Царство внутри нас. Каждый день — день Суда, но при этом мы ничего не узнаем о целях вечности, не представ­ляем себе общей схемы целого. Астроном сокращает ряд гигантских чисел, увеличивая единицу измере­ния; так и мы подавляющую нас множественность вещей можем свести к тому единству, к которому стремимся.

С тех пор, как я познал это откровение, оно стало моим духовным хлебом. В моей первой печатной ста­тье о нем я писал: «Мир уже не кажется мне таким чуждым и странным, каким меня приучили его счи­тать».