Tertium Organum: ключ к загадкам мира

Наркоз или эпилепсия совсем не необходимые условия мистических состояний у обыкновенных людей.

«В некоторых условиях окружающей нас приро­ды кроется особая власть, вызывает подобные мис­тические состояния», — говорит Джеме.

Правильнее было бы сказать, что во всех услови­ях окружающей нас природы кроется эта власть. Перемена времен года: первый снег, начало весны, дождливые и теплые летние дни, запах осени — будят в нас странные «настроения», которых мы сами не понимаем. Иногда эти настроения усилива­ются и доходят до ощущения полной слитости с природой. У каждого человека есть свои моменты, которые на него действуют сильнее. На некоторых мистически действует гроза, на других восход солн­ца, третьих точно гипнотизирует и втягивает в себя море, четвертых поглощает, заполняет и подчиняет себя лес, пятым бесконечно много говорят и притя­гивают их к себе скалы, шестые подчинены огню. Я уже указывал раньше, что влияние женщины на мужчину и мужчины на женщину заключает в себе много этого мистического ощущения природы, ко­торое дается лесом, степью, морем...

«Меня посещало иногда сознание близости Бога, — пишет один из корреспондентов Джемса, — это было нечто... куда я входил, как часть входит в целое, и что управляло мною. Я чувствовал тогда родство с -деревьями, травами, с птицами, насекомыми, со всем, что есть в природе. Сознание, что я существую, что я часть падающего дождя, облачных теней, древесных стволов, — наполняло меня восторгом».

Один мой знакомый писал мне о подобном же испытанном им состоянии.

«Это было в Мраморном море, зимой, дождливый день. Высокий берег и скалы вдали были совершенно фиолетового цвета всех оттенков до самого нежного, переходящего в серый и сливавшегося с серым небом. Море было свинцовое с серебром. Я запомнил все эти краски. Пароход шел на север. Немного качало. Я стоял у борта и смотрел на волны. Белые гребни изда­лека бежали к нам навстречу. Волна подбегала, вздымалась, точно желая забросить свой гребень на паро­ход, и с ревом бросалась под него. Пароход накренял­ся, вздрагивал и медленно выпрямлялся, а издали бежала новая волна. Я смотрел на эту игру волн с пароходом и чувствовал, что волны тянут меня к себе. Это совсем не было желание прыгнуть вниз, какое испытываешь в горах, а нечто бесконечно более тонкое. Волны втягивали в себя мою душу. И вдруг я почувствовал, что она пошла к ним. Это было мгнове­ние, может быть, меньше, чем мгновение. Но я вошел в волны, вместе с ними с ревом побежал на пароход. И в этот момент стал всем. Волны — это был я. Фиолетовые горы вдали — это был я. Ветер — это был я. Тучи, бежавшие с севера, дождь — это был я. Огромный пароход, качавшийся и неуклонно стре­мившийся вперед, — это был я. Я ощутил это огром­ное тяжелое железное тело, мое тело, все его движе­ния, колебания, качания и дрожь, огонь, напряжение пара и машину внутри меня, беспощадный неуклон­ный винт, с каждым ударом гнавший и гнавший меня вперед; ни на секунду не отпуская меня, следив­ший за каждым моим движением руль. Все это был я. И дежурный на мостике был я. И два матроса... и черный дым, валивший из трубы... все.