Tertium Organum: ключ к загадкам мира

«Он задумался между прочим о том, что в эпилеп­тическом состоянии его была одна степень пред са­мым припадком, когда вдруг воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосозна­ния почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся, как молния. Ум, сердце озарялись нео­быкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, раз­решались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной гармонической радости и надежды...

Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе, что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощуще­ния и самосознания, а стало быть и «высшего бытия», не что иное, как болезнь... И однако же он все-таки дошел наконец до чрезвычайно парадоксального вывода. «Что же в том, что это болезнь?» — решил он. — Наконец, какое до того дело, что это напряжение не­нормально, если самый результат, если минута ощуще­ния, припоминаемая и рассматриваемая уже. в здоро­вом состоянии, оказывается в высшей степени гармо­нией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жиз­ни?» Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми. В том же, что это действительно «красота и молитва», что это действительно «высший синтез жизни», в этом он сомневаться не мог, да и сомнений не мог допустить. Об этом он здраво мог судить по окончании болезнен­ного состояния. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилием самосознания, — если бы надо было выразить это состояние одним сло­вом, — самосознания и в то же время самоощущения, в высшей степени непосредственного. Если в ту секун­ду, то есть в самый последний сознательный момент перед припадком, ему случалось успевать ясно и созна­тельно сказать себе: «Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!» — то, конечно, этот момент сам по себе и стоил всей жизни... Ведь это самое бывало же, ведь он сам же успевал сказать себе, что эта секунда по беспре­дельному счастью, им вполне ощущаемому, пожалуй, и могла бы стоить всей жизни».

«В этот момент, — как говорил он однажды Рого­жину в Москве, — в этот момент мне как-то стано­вится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет. Вероятно, — прибавил он, улыба­ясь, — это та самая секунда, в которую не успел про­литься опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища Аллаховы».