|
17. Не столь явно заметны сдвиги в преодолении другого заземляющего фактора – стремления к материальным благам, жажды обладания и накопительства. Однако эта страсть, будучи продуктом ума и возросшего в нем страха перед будущим (а не первично-физиологической потребностью) не требует столь полного удовлетворения (абсолютного изобилия), как подавленный половой инстинкт, и сравнительно легко уступает свои позиции пробуждающейся духовности, преодолеваясь не только (и не столько) через пресыщение, но и через неудовлетворенность, рано или поздно обнаруживающую тщету подобного рода интересов. Пусть пока не в массовых масштабах, но ценность денег во многих душах все более уступает ценности времени. Все больше понимания, что время самосозидания (самораскрытия) неизмеримо важнее, чем обладание отдельными объектами этого мира, и даже много существеннее, чем озабоченность завтрашним днем. 18. Даже многочисленные соблазны внешней культуры все чаще не выдерживают конкуренции с самоценностью пробуждающегося духа. Чистота души всегда естественное предпочитает искусственному, природу (внешнюю и внутреннюю) – искусству, и эта душа в конце концов освобождается от оков интеллектуализма, обнаруживая, что культура – не самоцель, а лишь провокация, ведущая к насыщению, пресыщению интеллекта и, наконец, осознанию его скромного места в жизни. К этому ведут все формы интеллектуального накопительства, и даже познание из самоцели превращается в средство освобождения, взрывающее перегруженные склады памяти. 19. Созревание и одухотворение происходит через болезненную переоценку и лоску привычных ценностей. То, что было постыдным, становится нормой, то, что считалось великим и вожделенным, становится постыдным, скверной болезнью души. Недалеко то время, когда власть над себеподобными (сладчайшая и мучительнейшая форма обладания) будет считаться тягчайшим позором. Давно прошли те времена, когда жесткие социальные позиции и низкий уровень самосознания возводили власть в ранг высочайшего предмета всеобщего вожделения. Воистину, больше страдания, чем счастья в глазах современного владыки, скорее мучеником, чем благоденствующим выглядит нынешний властьимущий; нередко он стыдливо прячет глаза перед подчиненными, не ожидая от них ни любви, ни доверия и почти физически ощущая направленный на него поток неприязни, ненависти, презрения, который уже не может скрыть обветшавшая маска почтительного подобострастия. Совсем немного нужно, чтобы эти чувства из подразумеваемых стали явными – саморазумеющейся общественной нормой, а властолюбие – постыднейшим атавизмом человеческой души. Возможно, будут властители (координаторы) по принуждению, возможно – по тяжкому жребию, в порядке жертвенности, не исключено, что это станет исправительной мерой, – до тех пор, пока не отпадет необходимость в каком-либо внешнем координировании свободных сознательных людей (ли еще?). — 94 —
|