|
1.2. Теория множеств
Мир предстает перед субъектом познания во множественном аспекте. Эмпирический мир множествен, как и ощущения – всё вокруг «течет», то есть меняется. Даже «статуя начинает различать ощущения, которые она испытала одновременно, лишь после того, как она испытала их одно за другим» [44]. Суждения множественны, как и самые высокие мысли. Знаковые системы уже по одному своему происхождению обладают множественным бытием. Любой язык множествен по своей природе, в том числе язык жестов, вздохов, язык птичий. Вся логика – это неопозитивизм во всем своем пышном цвете; это изначальная ложь, закладываемая в фундамент математики, а затем и в основания других наук. Знаковый позитивизм, из которого навсегда удалено время и развитие, – это каркас, обруч на голове, или стена из кирпичей, которой homo обкладывает свой мозг, уберегая его от необходимости думать. Субъект познания, временно отгораживаясь от живого процесса отражения закостенелым формализмом, отрывается от темпорально-генетической нити Мнемозины и Ариадны – дуальной нити интенсионально сжатого времени-памяти и выпадает в «вечное» настоящее, производит экстенсионально развернутое освоение со-бытийного пространства и слышит логические речи … Пифии. Когда живительные источники информации, обеспеченные былым функционированием субъекта познания в осевом и генетическом времени, иссякают, то есть становятся недостаточными для поддержания экспансии в окружающий мир, наступают моменты рефлексии и репликации, в том числе проводится анализ причин наступления «теперь», полного тупиков и антиномий. И этот процесс перманентного «самокопания», свойственного homo, цикличен, являясь множественным копированием становления: возникновения из Единого и возврата в него. Не понимая сущности логики, но осознавая непременную множественность своего бытия и принимая позитивный вклад математики в практическую деятельность, субъект познания, как знаток формализованных дисциплин, стремится обосновать свое ощущение превосходства над косной природой, услужливо подаваемое им самим из области идеального, с помощью установки множественного фундамента под «царицу наук». Ключевая и одновременно вершинная часть этой затеи содержится в оптимистическом изречении Кузанца: «Актуальная бесконечность есть единство, в котором изображение есть истина» [45]. Бог у Николая из Кузы бесконечен и един, а если кто-то из людей усматривает его, то видит в нем только себя как истину в последней инстанции. Итак, в отличие от приверженцев А-метафизики с ее потенциальной бесконечностью, субъект познания парит выше – к божественной актуальной бесконечности, то есть впадает в П-метафизику. Это было бы восхитительно и экстазиабельно – обосноваться в «рае, созданном для математиков Г. Кантором», как выразился Д. Гильберт, если бы не было так больно. И не одни отрицательные пугнические и праксические эмоции, а и полный паралич мысли, или её забвение, приобретенные формалистами на этом пути, то есть в конце его – в тупике, незамедлительно восстают пред homo tutti frutti, лишь только он обрезает те корни, которые питают его логику. — 29 —
|