|
В таком подходе логика предстает действительно как малая часть функций управления метаболизмом, особенно если ее связывать только с какой-либо узкой знаковой системой. Если, например, на вопрос «Откуда вы идете с таким сияющим лицом?» кто-то отвечает: «Из погреба», то в различных кибернетических системах ответ будет иметь разный смысл, но он изначально неполон. Полный ответ мог бы быть следующим: «Я иду с таким сияющим лицом из погреба». Но и теперь ответ может оказаться неполным. Автор же вопроса домысливает ответ, наблюдая за жестами, видом и состоянием вернувшегося «из погреба». Он может увидеть, что «погреб» – винный. Но и этого мало: вовсе не обязательно в винном «погребе» дегустировать вино. Судя по мимике и другим атрибутам поведения завсегдатая «погребов», в том числе эмоционального состояния, можно прийти к заключению, что в «погребе» было, например, свидание. Из этого следует, что формальная логика как конкретная знаковая система непомерно бедна, а не «непомерно большая», чего не воспринимает Л. Витгенштейн. А вопрос «Не идете ли вы из погреба?» вообще не имеет однозначное ответа в форме «да» или «нет». Итак, имеется знаковая система, которая есть застывшая форма, всегда неполна и домысливается в со-бытийном настоящем, то есть логический формализм дополняется динамикой мыслительных актов. В этом также и зачатки амбивалентности логики как части реакции на внешние раздражители, по большому счету бессмысленной без полного взаимодействия с окружающим миром. Мысль, сформировавшаяся во всегда актуальном становлении, в настоящем, запоминается, уходит на «задний план» и по возвращении в оперативную память субъекта становится «внешним раздражителем» для новой, актуальной мысли. Для оперативной работы мозга, для актуального «я» эта старая мысль становится «окружающим внешним миром». В данной, скажем так, нейрофизиологической кибернетике мозга и появляются, а точнее говоря – «изначально» присутствуют, предпосылки таких «теорем» металогиков и метаматематиков, как теорема К. Гёделя о неполноте формальной системы [36] и теорема А. Тарского о невыразимости финитными методами ключевого понятия логики – истинности [37]. Трансфинитные же методы, при том что кто-то их понимает (см. следующий пункт), зиждятся на понятии актуальной бесконечности. Действительно, всякая формальная система неполна, в том числе арифметика. В ней, по К. Гёделю, всегда найдутся формулы, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть в рамках, то есть внутри самой арифметики. В «непомерно больших» логико-математических системах проблема неполноты дополняется зависимостью процедуры доказательства и вывода от количества заложенных в основания формальной теории аксиом. В неполной знаковой системе никто не знает, что такое доказательство. А вводить меру истинности над множеством высказываний математик может самым различным образом, причем все «образы» находятся в тесной зависимости от сущности, бытия, темпорально-генетического пласта подсознания человека, приковывающего его к прошлому. Истина одной своей гранью лежит в генерации всего из «ничего», а другой – зияет в дегенерации всего в «ничто». Истина многогранна, связана с становлением, динамична и ускользает из абстрактной логико-математической теории как из тусклой и жесткой формы, в которую впечатывают ее неопозитивисты. В итоге жаворонок познания, оторвавшись от природы и исполняющий метафизические трели на акустических знаках, при наборе высоты в разреженном воздухе истины теряет голос вместе с сознанием и впадает в медитативный экстаз. — 24 —
|