|
Итак, как казалось тогда, ценности "низового регистра" впервые были спроецированы на "верховные ценности". Создавалось впечатление, что речь и впрямь идет о исполнении вековечной мечты традиционного белоруса, о воцарении светлого идеала – причем, не в далеком будущем, а в реальной жизни. И хотя уже в тридцатых годах ХХ в. стало ясно, что идеал вовсе не идеален, в 40-х включился новый фактор, продливший сравнительно "мирные" отношения белорусского и советского. Война одновременно мобилизовала и "советскость", и этничность (и недаром слово "наши" в письмах В. включало оба этих контекста). Более того, война пробудила надежды на то, что после нее репрессии и отдельных людей, и целых культур прекратятся. (Это верно не только для белорусов: о такой надежде и даже уверенности свидетельствуют воспоминания многих и многих мемуаристов). Когда же выяснилось, что надежды не оправдались, вновь стали использоваться нажитые за долгие столетия техники "вторичной адаптации" – должное место, окольный путь, привычные "лазейки" для ускользания от требований начальства, номенклатуры, "органов" и т.д. При этом ряд белорусских традиционных ценностей и декларируемых советским партаппаратом идеалов по-прежнему пересекались: ценности труда, равенства, "братства народов" и т.д. Отличие состояло лишь в том, что на уровне государства они играли роль приманок и посулов, а на уровне человека воспринимались как истинные ценности. Сыграли свою роль и "привычка" к бедствиям, и уверенность в том, что от добра добра не ищут, и сравнительно небольшие требования к материальному достатку… Но все эти установки белоруса были выработаны не в СССР, а задолго до него. Сохранились ли они теперь? Во многом – да, но даже то, что сохранилось, изменило характер, поскольку изменился контекст жизни белорусов. И впрямь, можно ли сказать, что современные белорусы основывают свою жизнь на ценности "должного места", превыше всего ставят труд на земле и не хотят учиться или работать за границей? Точно так же более нельзя – во всяком случае, без сильных натяжек – говорить о крестьянском компоненте в менталитете белорусов. Нынешняя этничность не является однородно-локальной (как в традиционном обществе) или "раздвоенной", сочетающей верхний и нижний регистры (как в СССР). Скорее, можно говорить об индивидуальных и групповых типах этничности, отчасти пересекающихся, отчасти резко опровергающих друг друга. Современная этничность состоит из напластования самых разных представлений и обретает жизнь в большом числе отличных друг от друга мнений. Причина – на поверхности: этничность уже не передается из "рук в руки", как было в традиционном обществе, и не "надиктовывается сверху", как в СССР; она формируется разными, порой взаимоисключающими информационными потоками. — 324 —
|