|
Тутэйшая нация? Парадоксально, но факт: с одной стороны, блоггеры рассуждают о вхождении в состав объединенной Европы, а с другой – говорят о закрытости, ментальной "отдельности", принципиальной "особняковости" белорусов, причем, часто оценивают ее со знаком "плюс": "цяга беларусаў да адзіноты, да індывідуалізму вельмі значная. Лічу, што беларусы – гіперіндывідуальныя па сваім менталітэце людзі; настойлівы калектывізм прыгнечвае нас. Гэта і адна з прычын таго, што беларусы няздольныя адстойваць свае інтарэсы гуртам" [21]. Эта распространенная точка зрения (распространенная настолько, что вошла даже в некоторые учебники по культурологии) не вполне верна: белорус не индивидуалист. Вспомним хотя бы максиму "як усе", игравшую такую роль в традиционной культуре, и в целом склонность к невыпячиванию – вряд ли это показатели "гипериндивидуализма". О том же свидетельствует и современный пример, приведенный блоггером diim-avgust, а именно молчание студентов в ответ на рядовой вопрос преподавателя: «если я что-то произнесу, то всем покажется, что я на что-то претендую – что я индивидуалист или прагматик, набиваюсь преподавателю в любимчики…», или даже «я никогда не отвечаю всем требованиям ко мне, и даже если отвечаю – лучше не проявлять этого». Да и неспособность "адстойваць свае інтарэсы гуртам" тоже преувеличена: достаточно вспомнить хотя бы талаку. Просто круг белоруса исторически более узок, чем, к примеру, у русского, а тяга к приватности больше. Скорее, надо говорить не о гипериндивидуализме, а о некотором герметизме внутреннего мира белоруса, об исторической "оседлости сознания", базирующейся на ценности своего, привычного – своего места под солнцем, своей группы близких друзей, привычного круга знакомств, забот и радостей. С этой точки зрения, зачем нам "другие"? Нам и со "своими"-то неплохо… Словом, современная "тутэйшасць" соотносится далеко не только с местом: скорее, можно говорить о "тутэйшасцi сознания". Впрочем, и в отношении к месту понятие "тутэйшасцi" не исчезло, но оно чаще прилагается уже не к хате или усадьбе, не к селу и даже не только к городу, а к стране и ее обитателям: "Главный критерий у нас – это «тутэйшасць», т.е. местное происхождение <…>, и православному крестьянину его сосед-католик всегда будет ближе, чем православный откуда-нибудь из Урюпинска" (блоггер jakubaniec) [59]. Добавлю: это верно не только в контексте религии: белорусский поляк, татарин или еврей воспринимается более "своим", чем белорус канадский, а этнический русский, родившийся в Беларуси, жаждет "слиться в экстазе" с Россией не в большей степени, чем этнический белорус. Таким образом, речь идет об особой модели взаимотношений людей внутри единого национального пространства. Теплота "тутэйшасцi" как бы оживляет сухую прагматичную категорию нации. Но может ли этот путь ("корни", традиции, фольклор, язычество, самосохранительная замкнутость) стать национальной идеей? Сейчас все более очевидно, что нет. И потому, что нация не может держаться на коротких местнических связях (она принципиально – "воображаемое сообщество"), и потому что национальная идея не может основываться на самосохранении, "отгораживании" от Других, а ведь именно это – основная функция "тутэшасцi", да и – в некотором контексте – этнической традиции как таковой. — 309 —
|