Белорусы: от тутэйшых - к нации

Переносный смысл слова "земля" (территория) отождествляется с прямым. Отсюда идеальный образ родины: "земля зраджайная, сенажаці мурожные да берагі – сена некуды дзеваць" [189, с. 76]. Отсюда одушевление "малой родины": так, земля может петь веселые или печальные песни в зависимости от усиления или, напротив, ослабления гнета ("Адкуль песня").

Идентичность традиционного белоруса: этноним и этнический миф

Этноним

Как отмечалось во вводном очерке, об этничности в полном смысле слова можно говорить лишь тогда, когда существует этноним (т.е. этническое самоназвание). Важно, чтоб его разделял весь народ, и чтобы такое самоназвание являлось средством противопоставления Чужим и сопоставлением и Другими: например, мы – белорусы, а не русские и не поляки. Вследствие исторического пути народа, чреватого многими социально-политическими и конфессиональными пертурбациями, о едином этнониме, охватывающего все белорусские территории и все их население, в конце XIX века говорить сложно. В сказках этноним "белорус" не встречается, вместо него используется слово "мужык". Редко используется и слово "тутэйшы". Примечательно упоминание в ряде текстов понятия "белы рускі цар". В силу недостаточности фактов здесь можно лишь предполагать, что термин "белорусский" ассоциировался с официальными структурами (не случайно он относится к царю): возможно, на этом представлении сказалось наличие Белорусской губернии (1796-1801 гг.) и Белорусского генерал-губернаторства (1801-1856 гг.). В этом проявляются ростки представления о "большой родине" (вероятно, это связано с начатками грамотности и интересом к прессе части крестьян).

Итак, как самоназвание устойчиво употребляется слово "мужык". Здесь примечательно указание на крестьянский характер труда и на "отписывание" от общности тех, кто не связан с ним (свидетельство – контакты с "нечистой силой" сельских специалистов; недаром "каваль", "стралец", мельник редко называются "мужыкамi", уж не говоря о горожанах). В связи с этим можно говорить о развитости локального аспекта идентичности (с землей, с деревней, землячеством и т.д.). Однако выявляется и более широкий идентификационный аспект: жители других деревень и регионов тоже называются "мужыкамі", а значит, потенциально понимаются как представителиуже не локально-крестьянской, а надлокальной этнокультурной общности. При этом они видятся менее полноценными, чем представители собственной "грамады". Таким образом, несмотря на несформированность общего этнонима в массах и на фаворитизм в отношении своей группы, единое самоназвание "мужыкi" указывает на то, что в XIX вв. уже сложилось представление не только о группе "Мы", но и возможности распостранения характеристик "Мы-группы" на соседние деревни и даже регионы (сюжет обучения соседей полезным умениям).