|
Социальная непоседливость. Часто лень сочетается с социальной "непоседливостью": героя, "непрытомнага валацугу" не берут в работники из-за того, что он ничего не умеет и не желает делать, а лишь "таскается" от одного хозяина к другому. Часто такой персонаж пробавляется охотой (как мы показали выше, ни охота, ни рыбная ловля не считаются трудом). В одной из сказок он – с подачи знахаря-колдуна – едва не продает душу дьяволу: "гэ, на чорта мне тая душа, ... за душу мяне ні накормяць, ні напояць" [190, с. 271]. Это неудивительно: человек без хозяйства ("гаспадаркі"), не желающий работать на земле и предпочитающий полю опасный лес, явно не имеет твердых норм поведения, постоянно воздействующих на членов стабильного, оседлого общества. Вскользь обратим внимание на двойственное понимание леса: с одной стороны, он "Божы гай", дающий крестьянину дополнительный прибыток и осеняющий его своей красотой, а с другой – прибежище темных сил. Вовсе не случайно в лесу живет нечисть всех родов – от чертей и языческих божеств, ставших "нечистиками", до "злодзеяў" и дикого зверья. Можно предположить, что лентяй, поставивший жизнь в зависимость от леса, рискует потерей души. Напомню: промыслы считаются гораздо менее угодными Богу, чем труд на земле. Охота, рыболовство предполагают удачу, везенье, которые годятся для сказочного сюжета, но непригодны в качестве жизненного ориентира – впрочем, даже в сказке эфемерные надежды на шальную удачу разлетаются в пух и прах. Однако ленивый порой (хоть и реже, чем в русских сказках) награждается. Так, в одной из сказок "дурань" и бездельник – именно из-за лени и глупости – вместо хлева выстроил шалаш и неожиданно стал обладателем стада, которое само пришло к нему. Но такай приз за леность в белорусских сказках все же редкость.. Даже если социальная непоседливость не связана с бездельем (например, в сказке "Самая разумная", где герой целеустремленно ищет себе невесту; или в других сказках, где он столь же направленно ищет "долю" или знание) оно нередко граничит с критическим самоосмыслением белоруса. Типичное описание такого "перекати-поля": "дзесь цягаўса па свеце" [191, с.72]. Уже в словах "цягаўса" или "бадзяўса" слышится осудительная нота. Дело даже не только в том, что он не живет крестьянским трудом (а значит, нормы и ценности "грамады" им отринуты), а в том, что во имя химеры он нарушает высший долг – уходит с земли, на которой рожден. Здесь следует обратить внимание на столкновение ценностей, в иерархии Мужика находящихся приблизительно на одном уровне. Это ценность практического отношения к миру и ценность должного места. С одной стороны, Мужик уважает себя за практицизм и стремится устроить собственную жизнь и бытие своей семьи наилучшим образом. С другой стороны, этот "наилучший образ" в социально-бытовых сказках редко выходит за грань усовершенствований крестьянского быта. Когда поиск "где лучше" нарушает почти вассальную верность Мужика должному месту, самообраз героя становится критическим. Чаще всего это разбогатевший мужик, который бахвалится перед бедняками-соседями. Тем не менее этот персонаж все-таки остается крестьянином и часто потом вновь водворяется на свое законное место бедняка. Причины могут быть как бытовые, вполне реальные (недород, сгоревшая усадьба), так и мистические (утрата "доли", наказание Бога). Таким же неприемлемым способом может себя вести "вельмі разумны" сын, который презрительно относится к мудрости отцов и дедов. Однако, как положено законом сказки, блудный "сверчок" вновь водворяется на "свой шесток". — 128 —
|