Точно так же не имеет смысла рассматривать изменения, перенесенные в Геннадиевскую библию из Вульгаты, как «вынужденную капитуляцию» православия перед католичеством. Нет сомнения, что в целях полемики с еретиками выгоднее было использовать в качестве «священного писания» латинский вариант Вульгаты хотя бы потому, что версия Вульгаты, пройдя через руки христианина-переводчика уже в древности, оказалась соответственно обработанной в духе христианской догматики. Включая в свой свод неканонические книги, Геннадий и его окружение имели в виду, конечно, не интересы католической церкви. Ведь тот же самый текст II Маккавейской книги (12:46), который католические теологи пускали в ход против православных в доказательство существования чистилища, мог сослужить службу и православной церкви в полемике против тех из еретиков, которые отрицали вообще возможность воскрешения мертвых и загробного воздаяния. В послании собору епископов Геннадий настаивал на том, чтобы с еретиками не «преть» о вере, не вступать в полемику. Необходимо, писал он, на соборе «о вере никаких речей с ними не плодити, только для того учинити собор, что их казнити — жечи да вешати». В словах Геннадия чувствуется горький опыт. Вероятно, не без влияния еретиков у многих и не относивших себя к еретичеству возник не только интерес к библейским текстам, но вместе с тем и критическое отношение к ним и вкус к спорам на религиозные темы. Это были, конечно, схоластические споры, в которых обе стороны черпали свою аргументацию из одного и того же источника — библии. Любопытный образчик подобного спора приводит источник того времени
Автор «Просветителя» рассуждает: «Егда восхоте бог сотвори Адама, рече: сотворим человека по образу нашему и подобию. Почто не рече: сотворю, но сотворим? Того ради рече сотворим..., яко не едино лице божество есть, но трисоставно. А еже по образу, а не по образам — едино существо являет св. Троица. «Со — 45 —
|