|
Тщательный критический анализ дошедших до нас ранних списков евангелий и других библейских книг, переведенных с греческого языка на славянский, обнаружил несколько вариантов перевода: помимо древнейшей моравской, или кирилло-мефодиевской, редакции также имелись болгарские (симеоновская и более поздние), другие южнославянские и, наконец, русские. С течением времени расхождения между списками росли. Обусловлено это было еще и так называемой «порчей текста», которая неизбежно происходила при размножении книг переписыванием у всех народов и во все времена, вплоть до изобретения книгопечатания. В Древней Руси, конечно, не все переписчики книг обладали достаточной образованностью, внимательностью, добросовестностью. А серьезного контроля над переписчиками книг не существовало, даже когда переписывалось Священное писание или богослужебные книги. Следует иметь также в виду некоторые особенности древнего письма, значительно затрудняющие чтение и понимание написанного. В XI-XIV вв. русские писцы стали все чаще прибегать к сокращенному написанию слов, пропуску и выносу отдельных букв, буквы при письме не связывались между собой, не применялись прописные в начале предложения и для выделения имен собственных, слова не отделялись одно от другого, текст шел сплошной, и читающий должен был по своему соображению выделять в нем отдельные слова, руководствуясь смыслом. Ясно, что все это в немалой степени осложняло задачу переписчика и приводило к разного рода искажениям в переписанном тексте. Одной из старейших и, пожалуй, самой знаменитой из дошедших до нас древнерусских книг является Остромирово евангелие. В конце этой книги, на последней ее странице, переписчик добавил несколько строк от себя. Он сообщает в них свое имя и звание («Аз, Григорий диакон написах евангелие сие»), когда, сколько времени и по чьему заказу он переписывал эту книгу—с 21 октября 1056 г. по 12 мая 1057 г., по заказу богатого и знатного человека, новгородского посадника Остромира. Заказчик, видимо, не пожалел денег — Остромирово евангелие роскошно украшено и разрисовано, и переписчик (несомненно, мастер своего дела) пустил в ход все свои каллиграфические способности. И все же в конце его приписки мы встречаем очень характерное обращение к читателю: если он, читатель, обнаружит при чтении описки и ошибки, пусть не гневается и не бранит переписчика, а сам исправит их. Подобное же обращение к читателю счел нужным вставить в переписанную им книгу, тоже евангелие, и другой переписчик XI в.— монах Димитр: «Аще соблазнился буду пиша, не мозете, братие, кляти, иъ исправите и простите убогую мою душу, мене грешного рекьше Мичька». Такого рода приписки становятся в те времена трафаретом. — 30 —
|