|
Однако, насколько известно, митрополит Алексий не предпринял никаких специальных мер, чтобы выверенный для него список Нового завета был размножен и распространен, а другие, «неисправные», изъяты из обращения. Ничего подобного не сделали ни Киприан, ни Филипп, ни кто-либо другой из тогдашних руководителей русской церкви. Перед церковью стояла гораздо более насущная и вполне практическая задача — обеспечить низовое священство необходимым минимумом богослужебной литературы. При острой нехватке в те времена книг где уже было думать об изъятии какой-то их части и замене другими. Существовало и другое обстоятельство, которое высшие церковные иерархи, несомненно, должны были постоянно иметь в виду. Г. Воскресенский, профессор Московской духовной академии и исследователь древнеславянских новозаветных списков, писал по поводу Чудовской рукописи: «Что переводчик или исправитель Чудовского списка Нового завета не стеснялся обычным в его время славянским текстом евангелия, это объясняется, быть может, тем, что, ввиду крайнего разнообразия современных ему славянских списков евангелия, он хотел иметь только для себя, для своего домашнего употребления, наиболее понятный и наиболее близкий к греческому перевод». Позднейшие переписчики в некоторых случаях заимствовали из Чудовской рукописи некоторые чтения, но так как их списки предназначались для церковного употребления, то они «и не дерзнули выдержать последовательно содержащийся в Чудовской рукописи евангельский текст: нам представляется возможным и вероятным,— заключает Г. Воскресенский,— что с Чуковского списка намеренно не делалось совершенно точных копий», и несколько ниже добавляет: «да и мог ли быть принят русскою церковью сей новый перевод, порывавший все связи с древним южнославянским переводом, бесценным наследием славянских первоучителей св. Кирилла и Мефодия?» Истинная причина того, что русская церковь «не дерзнула» заменить употребляемые ею разнообразные и испорченные списки Нового завета новым исправленным переводом, крылась не только и не столько в высокой оценке трудов Кирилла и Мефодия. Ведь замена одних богослужебных книг другими означала бы, по существу, признание прежних книг неисправными и, значит, опороченными, не вполне священными, между тем как по ним многие годы совершали литургию и все религиозные обряды, все «таинства». Какое смятение и какой «соблазн» могли бы от этого произойти в умах не только верующих, но и рядового духовенства! Это последнее было, очевидно, еще менее заинтересовано в замене привычных для них книг другими, какие бы в них не были внесены изменения. Ведь основную массу низовых служителей церкви представляли задавленные нуждой священники, дьячки, псаломщики, малограмотные и невежественные люди. В конце XV в. новгородский архиепископ Геннадий в одном из своих писем другому высокому иерарху церкви — митрополиту Симону, горько жаловался на чрезвычайную трудность подобрать подходящих людей для поставления в священники: «А се приведут ко мне мужика, яз велю ему Апостол дати чести, и он не умеет ни ступитн, и яз ему велю псалтырю дати, и он по нему одва бредет, и яз его отреку и они извет творят: земля, господине, такова, не можем добыта, кто бы горазд грамоте». — 35 —
|