Социальный статус психотерапии

В современных дискуссиях о методологии антропологических наук нередко всплывает тема «угрозы психологизма»[19], которая понимается как вторжение эмпирической психологии в область гуманитарного знания, ее претензии на методическое превосходство, монополию на научное

изучение человека и т. д. Опасения такого рода коренятся в методологических манифестах нескольких философских направлений -позитивизма, неокантианства, философии жизни, экзистенциализма, герменевтики, структурализма, постмодернизма, но не феноменологии. Предложивший понятие психологизма, Гуссерль усматривал источник опасности не в психологии, а в философии. Психологизм, подчеркивал он, - учение сугубо философское и по происхождению, и по духу: «оно идет от философской абсолютизации мира, вполне чуждой естественному взгляду на мир» (66, с. 124). Идея возведения на фундаменте душевной субъективности метафизической конструкции мироздания противоречит самому духу психологии как эмпирической науки. Психология неповинна в грехе психологизма именно в силу ее позитивного характера. «Психолог трансцендентально наивен даже как эйдетический феноменолог. Хотя он, обращая свой интерес только к психическому, оставляет вне игры все психофизическое, однако это психическое суть действительные или возможные "души", причем ... души мыслимых существующими вместе с ними наличных тел, соответственно конкретных людей в пространственном мире» (65, с. 13).

Но тем самым «трансцендентально наивный» психолог (психотерапевт, психиатр), уподобляется неискушенному Адаму в эдемском саду позитивной науки. Стоит ему, пройдя через испытание трансцендентальной проблемой, потерять невинность, и он либо впадает в психологизм, либо, осознав фундаментальную проблематичность своей дисциплины, возвышается до трансцендентальной феноменологии. Но и в том и в другом случае перестает быть психологом (психотерапевтом, психиатром), и становится («плохим» или «хорошим») философом.

В связи с этим возникает «кантовский» вопрос: возможно ли вообще изучать душевную субъективность, оставаясь на почве строгой научности?

Ответ Гуссерля характерен для человека, чей интерес к философии был пробужден лекциями по психологии и которому постоянно приходилось разъяснять «лжеистолкователям» собственного учения, что «чистая феноменология... это не психология и что причисление ее к психологии исключается не какими-либо случайными разграничениями областей, и терминологически, но принципиальными основаниями» (66, с. 20).

Итак, хотя эмпирическое Я, изучаемое психологией, отлично от трансцендентального, все же оно и не «внеположено» ему, «менее всего есть что-то в обычном смысле второе, отдельное от него, некий дублет». Между ними существует «параллелизм», который, как явствует из разъяснений Гуссерля, означает полное соответствие «во всех единичностях и связях» (65, с. 18) . Такой же «параллелизм» характерен для психологической и трансцендентальной интерсубъективности, методов обеих феноменологий (оба направлены на описание интенциональных актов сознания в их формальной всеобщности). Стало быть, различие между феноменологической психологией и философией не в предмете и не в методе. В чем же тогда?.. В степени рефлексии, или абстракции.