|
Однажды, взяв ящик с красками и полотна и отправившись в пригород Вены, я выбрал место на лугу возле канала. Неожиданно пейзаж напомнил мне Россию и мое детство, и меня буквально захлестнуло ностальгией. Я увидел здание фабрики, которое в прошлом было самой большой в Австрии! пекарней, однако оно выглядело опустелым, а возможно, я был просто-невнимателен - я полностью погрузился в воспоминания о прошлом, о моей юности. Я захотел запечатлеть эту сцену на полотне и приготовил краски и мольберт. Началось с того, что сломался мой стульчик для рисования,- и это было первым в ряде плохих предзнаменований. Однако зто меня не остановило, и я начал рисовать. Появились облака, изменилось освещение; я рисовал, как одержимый, не замечая ничего, кроме пейзажа и настроения. Через некоторое время со стороны здания появились две фигуры, я не обратил на них никакого внимания. Затем ко мне приблизилось пять человек; это были русские солдаты. Я был настолько невнимателен потому, что был не в настоящем, а в прошлом; и к тому времени, когда меня увидели солдаты, было уже слишком поздно. И, поверите ли, фрау доктор, что в этот день была годовщина смерти моей сестры, хотя я осознал это значительно позднее. Оказалось, что я зашел в русскую зону,— русские использовали эту пекарню под военную базу. Солдаты завели меня в здание, забрали у меня пояс, шнурки от ботинок и очки и начали меня допрашивать. Сразу же стало ясно, что они подозревают меня в шпионаже. Совершенно напрасно я пытался им объяснить, что рисовал просто для удовольствия; они этого не понимали. Сами солдаты оказались, в основном, простыми и славными ребятами, но самое страшное было в том, что они привели с собой офицеров службы безопасности, а уж эти люди знали, как запутать, замучить и сломить .дух человека. «А у вас чисто русская фамилия,- сказал мне старший из офицеров.— Как эта; возможно, чтобы истинный русский мо>г работать против своей страны?» Я почувствовал себя страшно виноватым - без сомнения, чувство вины было совершенно неуместным, так как я никогда не делал 'ничего подобного, однако они заставили меня почувствовать, будто я действительно предал свою страну. В тот момент я ясно понял, каким образом многие жертвы процессов в России подписывали признания в преступлениях, которые они никогда не совершали. Я бы, безусловно, сделал то же самое. Я находился в заключении и подвергался допросам только два с половиной дня, но за это время я был не только смертельно напуган (известно, что многие люди в подобных ситуациях просто исчезали, и о них уже никто никогда не слышал), но и почувствовал чудовищное бремя моральной вины, как если бы я был шпионом или преступником. Все больше я терял веру в себя и способность себя защитить. Меня непрестанно мучили головные боли; так или иначе, я страдаю от них даже при более благоприятных обстоятельствах. Довольно странно, что я был способен уснуть, когда представлялась такая возможность,- зто было таким блаженством: провалиться на несколько минут или часов в забытье. — 230 —
|