Мечтание и интерпретация

В то время как г-жа В. говорила о своей “мрачной улыбке”, адресованной мне, я не был уверен, осознает ли пациентка, что она пытается облегчить мне чувство изоляции, которое я ощущаю в ее обществе. Сессия завершилась тем, что пациентка сказала мне о страхе перед своей способностью быть столь неуязвимо механической, что она способна разрушить и анализ, и свою жизнь. Переживая в тот момент свою неспособность отличить реальные чувства от обманчивого “псевдоразговора”, г-жа В., не осознавая этого полностью, говорила со мной о тех единственных вещах, реальность которых она чувствовала “нутром” — о пугающем ее незнании, что реально, и о том, что она внутри себя как в ловушке.

Следующая встреча началась с театрального отыгрывания на сеансе, когда
г-жа В. брезгливо сняла с кушетки кусочек нитки. У пациентки долгое время существовала привычка тревожно отстраняться от меня после сессий, когда она чувствовала, что наши разговоры отражают ощущение человеческого тепла. Тем не менее, высокомерный, отстраненный характер жеста пациентки оста­вил у меня явное чувство разочарования, что связь, которую я начал чувствовать с г-жой В., снова резко оборвалась. Я почувствовал, что меня отбросили примерно с той же заботой, которую она испытывала к кусочку нитки, брошенному на пол.

Казалось, что пациентка тоже переживала разочарование собой, ощущая себя неудачницей в жизни и в анализе. Она также явно чувствовала себя испуганной и смущенной тем, что (в фантазии) замарала себя и меня, и пыталась исступленно отчистить пролившееся телесное содержимое/чувства (туалетную грязь). Мои попытки говорить с г-жой В. о том, что я понимаю ее теперешние чувства и поведение как реакцию на ее переживание взаимоотношений со мной на предыдущей встрече, систематически игнорировались ею.

На протяжении большей части сессии, пока пациентка скучно говорила, мои собственные мечтания включали чувственное удовольствие от женственных линий, создаваемых игрой солнца на вазах в офисе. За этими чувствами последовала исполненная тревоги череда мечтаний, связанных с образами неработающих механизмов, прикрепленных к емкостям где-то на фабрике, которая, возможно, выпускала продукты питания. Было сильное ощущение надвигающегося несчастья. Эти образы и чувства соединились в моем уме с рассказом пациентки об очень раннем окончании кормления грудью, что было результатом ее “чрезмерного желания” (она кусала материнские соски так сильно, что они воспалились).

Несмотря на то, что прежде г-жа В. не вызывала у меня ни намека на сексуальное или чувственное оживление, теперь я начал испытывать эти чувства и ощутил тревогу, предположив в фантазии, что за этим немедленно последует катастрофа. Я вспомнил о том, как г-жа В. в начале одного из предыдущих сеан­сов лежала на кушетке, изогнув спину, и как эта поза не имела тогда надо мной никакой сексуальной власти. Теперь это телесное движение казалось мне карикатурой на половой акт, так как было выражением сексуального желания по отношению ко мне и одновременно принижением этого желания.