Мечтание и интерпретация

Примерно за двадцать минут до конца сеанса г-жа В. сказала, что сегодня она пришла с желанием рассказать мне сон, который разбудил ее среди ночи, но она забыла его и вспомнила только сейчас:

“У меня только что родился ребенок, и я гляжу на него в колыбельке. Я не вижу ничего похожего на себя в его смуглом, средиземноморском, напоминающем сердечко личике. Я не признаю его как что-то вышедшее из меня. Я думаю: “Как же я родила такое?” Я беру его, и держу его, и держу его, и держу его, и он становится маленьким мальчиком с густыми курчавыми волосами”.

Затем г-жа В. сказала: “Рассказывая вам сон, я думала: то, что исходит здесь из меня, не похоже на меня. Я не могу испытывать никакой гордости за это и не чувствую с этим никакой связи”. (Я осознавал, что пациентка оставляет меня за рамками, это было особенно убедительно, потому что у меня курчавые волосы. Меня также поразила живость этого сна на сеансе и то, что эта живость возникла вследствие рассказывания пациенткой своего сна в настоящем времени, что для нее было необычным.)

Я сказал пациентке: это, по-видимому, правда, что она чувствует отвращение ко всему, что исходит из нее здесь, но, рассказывая мне сон, она говорит мне нечто большее. Она как будто испугана тем, что чувствует или позволяет мне почувствовать ту любовь, которую она испытывает к ребенку во сне. Я спросил, испытала ли она перемену в своих чувствах, когда перешла в рассказе о ребенке от слов “это”, “оно”, к слову “он”, когда сказала, что взяла его и стала держать, держать, держать. Г-жа замолчала на одну-две минуты, и в это время я подумал, что, возможно, преждевременно использовал слово “любовь”, которое, как мне казалось в тот момент, никто из нас не употреблял на протяжении всего анализа.

Г-жа В. ответила, что она заметила изменение в том, как она рассказывала мне сон, но она может воспринимать это как чувство, только слушая, как я повторяю ее слова. Когда я говорил, она испытывала благодарность за то, что я не позволил этим вещам быть “выброшенными”, но в то же время почувствовала, как ее напряжение возрастает с каждым моим словом, т.е. она опасалась, что я скажу что-то смущающее ее. По ее мнению, это было похоже на то, что я мог раздеть ее и она оказалась бы голой на кушетке. После еще одной паузы длительностью примерно минуту, г-жа В. сказала, что ей трудно сказать мне это, но ей пришла в голову мысль, когда она представляла себя лежащей голой на кушетке, что я взгляну на ее груди и увижу, что они слишком маленькие.

Я подумал о страданиях своей подруги во время операции по поводу рака груди и в этот момент осознал, что чувствую, с одной стороны, волну глубокой любви к ней и, с другой стороны, печаль из-за огром­ной пустоты, которую ее смерть оставила в моей жизни. Этот спектр чувств прежде не был частью моих переживаний, связанных с г-жой В.