|
В своем заключительном слове на последнем заседании Петербургского общества психиатров, посвященном выработке окончательной редакции статьи 36-й, В. X. Кандинский и О. А. Чечот еще резче выразили мысль о специфичности судебной психиатрии, когда сказали, что: «…роль психиатра-клинициста существенно отличается от роли психиатра-эксперта, так как и между душевнобольными могут встретиться люди, вменяемость которых не может подлежать сомнению…». Глубина и богатство судебно-психиатрических воззрений Кандинского еще отчетливей раскрывается в его полемике с выступавшими против него психиатрами. Возражения против точки зрения В. X. Кандинского заключались в основном в следующем. Некоторые из его оппонентов считали, что сам факт установления психиатром душевного заболевания является достаточным для признания лица, страдающего этим заболеванием, невменяемым и что психологическая формула вменения является излишней. Так, И. П. Мержеевский, например, считал, что «раз будет доказано клиническим путем, что человек—душевно болен, то действия его, совершенные под влиянием каких бы то ни было мотивов, не могу г уже считаться вменяемыми… потому что раз существует душевная болезнь, она отражается на всех проявлениях психической жизни человека, хотя бы рядом с патологическими поступками у такого больного встречались и нормальные действия…». Заслуживает внимания позиция, занятая в дискуссии о вменяемости А. Ф. Кони. Этот крупнейший представитель правовой науки, прямо не вступая в полемику с Кандинским, придерживался, как мы уже отмечали, противоположной точки зрения по вопросу о необходимости психологического критерия при решении вопроса о вменяемости. Кони считал наличие душевного заболевания или другой психической аномалии более широким, надежным и научным критерием для решения вопроса о вменении, чем психологический критерий, выражающийся в установлении осознанности поведения и способности управления им. «Едва ли желательно,— говорил он,— суживать вопрос о невменении тесными пределами односторонних шатких признаков, заменяя ими возможность широкого обсуждения всего душевного строя обвиняемого, одним из болезненных проявлений которого могло быть преступление. Ставя вопрос в эти узкие рамки, мы отодвигаем на задний план психиатрический опыт и науку и предписываем ей видеть душевную болезнь лишь там, где и для нас существуют ее признаки». Особенно резко Кони выступал против тех аргументов в защиту психологического критерия, которые выражались в признании наличия «светлых промежутков» в течении душевных болезней, «Выдвигание вперед вопроса о lucida intervalla,— говорил он,— и перенос центра тяжести вопроса о вменении с заключения представителей науки на фактическую оценку одностороннего признака составляло бы шаг против действующего условия». Психологический критерий вменения А. Ф. Кони трактовал как «не строго научный и специальный, а метафизический» критерий. — 134 —
|