При телесном исследовании больного, кроме мелкого дрожания языка и растопыренных пальцев, а также сильного качания при стоянии с закрытыми глазами, нельзя отметить никаких заметных расстройств. Его поведение за все время наблюдения было совершенно спокойное, вежливое и правильное, он с большим рвением работал над целым рядом своих изящных произведений из хлеба и составил подробное, довольно искусно написанное жизнеописание. Мы лишь очень недостаточно определили бы состояние нашего больного, если бы признали его просто пьяницей. Без сомнения, у него, как вообще приблизительно у 70% бродяг, пьянство в значительной степени повинно в том безотрадном падении, к которому он постепенно пришел. Из его описания, однако, ясно видно, что первоначально совершенно другие причины привели его на путь к бродяжничеству, и что его склонность к пьянству имела свои своеобразные корни. Очевидно, что наибольшее затруднение для его преуспевания представлял недостаток самоуверенности, который он изображает в разных выражениях и на который он постоянно жалуется. Благодаря этому он пришел к алкоголю, который притуплял его повышенную чувствительность к грубым прикосновениям внешней жизни и прогонял его робость, так что под его действием он оказывался на уровне требований своей бродяжнической жизни, нищенства и хождения по домам. Поразительную противоположность непригодности больного добывать себе пропитание на каждый день, представляет, во-первых, его большая умственная живость, которая позволяла ему в самых ужасных условиях жизни увлекаться произведениями поэзии и философскими вопросами, а затем его ловкость и постоянство в его своеобразном “искусстве”. Но особенную окраску получает картина этой полной противоречий личности благодаря неустанному непостоянству образа жизни, которое не позволило больному, несмотря на многие хорошие качества, нигде осесть прочно, и постоянно толкала его из определенных и верных условий жизни на проезжую дорогу. Он принадлежит к группе “врожденных” бродяг, тех бродяг по влечению, которых за их деление блуждания обыкновенно называют “восточными гостями”. Мы должны это себе, может быть, представить так, что слабость целесообразно направленной воли дает слишком много места влиянию примитивных импульсивных побуждений на поступки. А среди этих влечений одним из сильнейших является страсть к неограниченному странствованию, как она просыпается в каждом здоровом мальчике, пока она не подавляется узами школы и жизни. — 188 —
|