Группу преступников дегенератов, к которой относятся самые тяжелые формы “общественно-опасных”, можно вместе с Lombroso называть “врожденными” преступниками, так как по отсутствию у них нравственных побуждений в поступках они с самого начала не поддаются воспитанию для жизни в обществе, и поэтому с самых юных лет с известной необходимостью впадают в конфликт с правом. Они принципиально неисправимы и проводят обыкновенно большую часть своей жизни в различных местах заключения; небольшая часть из них с более сильно выраженными болезненными чертами, наконец, кончают больницей для душевнобольных[1]. Точно также к пасынкам судьбы принадлежит 44-х летний, добродушный на вид, преждевременно постаревший мужчина (случай 69), который недавно был доставлен к нам вследствие алкоголизма. При обращении к нему он первоначально приходит в некоторое смущение, но потом начинает с неожиданной живостью в словах и жестах рассказывать о своей судьбе. Много раз он с трудом удерживает слезы. Его отец, обладавший робким, мягким характером, умер рано; его мать была чрезвычайно вспыльчива и страстна; вышла впоследствии вторично замуж. Самого себя он рисует “трусливым по натуре, как заяц, без духа предприимчивости”; ребенком он искал одиночества, никогда ни с кем не дрался, ругается он самое большее как маленький шпитц, который лает; “когда доходит до дела, то я никуда не гожусь”. Ремесло мясника, которому он должен был учиться, было ему не по духу, и он сбежал. Но и как булочник он не выдержал долго, а уже с юных лет стал вести полную превратностей жизнь, которую, он продолжал с небольшими перерывами до последнего времени. Сначала он был в компании людей, которые содержали его как красивого мальчика и пользовались им в половых целях; позже он держался больше один. Так как он совсем не обладал чувством любви к месту, то блуждал повсюду, чувствовал непреодолимую потребность видеть мир, и не мог нигде оставаться надолго, даже и тогда, когда ему, как это неоднократно случалось, открывалась возможность получить постоянное и удобное положение. Причиной к тому было “страшное легкомыслие”, наследие его матери. Нервное беспокойство, погоня за новым, стремление к разнообразию разрушали все. “Я был как маленький ребенок до 20-го года моей жизни, немножко понимания явилось только за последние 10 лет”. Больше 6 месяцев он не оставался нигде; из году в год он отправлялся со своей родины Саксонии странствовать по Германии, Австрии, Венгрии, Италии и Франции; одно время он присоединился к цыганскому табору. Зарабатывал он себе на жизнь как мог, изготовляя детские игрушки из дерева и картона. К более серьезной работе он чувствовал себя неспособным. “Будучи более неловок, чем 12-ти летний ребенок, ко всякой работе, не обладая никакой склонностью к какому бы то ни было ремеслу, чувствуя непреодолимое отвращение ко всякому, хотя бы в самой незначительной степени однообразному занятию, я не испытываю никакой радости или интереса, которые необходимы для какой бы то ни было работы”. — 186 —
|